Михаил Лялин - Солдаты армии Трэш

– Прыщ, проверь подсобку! Тесак, займись прилавками!

Пока Тесак довольно беззвучно крушит прилавки один за другим, я обчищаю (21:10) карманы и незапертую кассу ублюдка. Деньжат немного, но ради принципа их стоит забрать.

Вдруг до нас с Тесаком долетает (21:11) лай и протяжный вой. Я бросаюсь в подсобку. Среди пустой тары лежит Прыщ и воет, а псина вцепилась ему в руку и, оскалив зубы, рычит на меня. Ах, ты ебаная блядь! Меня не сдерживает даже то обстоятельство, что зубы твари все еще сжимают плоть Прыща.

Первый удар падает прямо на свежую рану – псина успевает отскочить. Прыщ воет (21:12) еще сильнее. Сучка отошла в глубь подсобки, и я вижу только ее звериный оскал. Сейчас получит свое!

Делаю ложное движение вперед. Псина взметается в прыжке, но я тут же отскакиваю в сторону. Сучка приземляется брюхом на бетонный пол. Я с плечевого замаха луплю (21:13) ее сзади по сраной башке битой.

То ли мозги, то ли кровь струйками бьют из ушей твари. Ярость внутри слегка улеглась, но как только я вижу и слышу, что эта тварь еще рычит в оскале, на выручку подоспевает Тесак. Он ловким движением ковбоя накидывает (21:13) лассо на шавку и затягивает петлей на ее ебаной шее. Другой конец он перекидывает через потолочную балясину и виснет на веревке. Псина, с минуту подергав в агонии конечностями, замирает с распростертыми в разные стороны лапами. В глазах – смертельный испуг. Я смачно отхаркиваю (21:15) на нее и поднимаю скулящего Прыща, пока Тесак закрепляет веревку на стенном крюке. Краем глаза я подмечаю, что большая часть полуподвала отдана под емкости со спиртом.

– Тесак! Закончишь с этой блядью, разлей здесь всю спиртягу.

Хуетес немного оклемался и пытается встать на четвереньки. Я выбиваю (21:17) одну из рук-опор, и он прямо башкой бьется об пол. «Уф-ф-ф», – доносится из его легких.

Вытащив (21:21) Прыща на свежий воздух, я возвращаюсь (21:22) к мудаку и говорю:

– Сука! Правильнее было бы сжечь тебя вместе со спиртом. Но я не хочу на себя макрухи, поэтому мы сожжем только твой гребаный магазин! – и бью его еще раз головой об пол. («Я тебя узнал!» – говорит хуетес.)

– Все готово! – Тесак, пропахший технарем, стоит в проеме в нерешительности.

– Отлично! Вытащи этот кусок говна и брось его в канаву. Потом бери Прыща и тащи его в поликлинику. Встретимся у тебя.

Он швыряет мне связку ключей, и я спускаюсь (21:25) в подсобку. Долго находиться здесь нельзя. Зажимаю одной рукой дыхательные пути, а другой пытаюсь найти в наведенном Тесаком хаосе коробок спичек. Спичек нет, зато нашел пару газовых ключей. Спирт занимается моментально, может, чуток медленнее, чем бензин. Прощай, псина! Та, покачиваясь, висит ровно посередке подвала. 21:28.

19.04.03, назад в Ад

Мы в очередной раз спускались в Ад. На сей раз с нами была Катя. В руках она держала пакет с тяжелым грузом. Но лично мне западло расспрашивать о нем. Я злюсь: прежде всего на себя – не могу отказать другу; во-вторых, на Тесака – он слишком сильно любит Катю; в-третьих, на Катю – за ее гребаную семейку; наконец, на так называемого Вождя – за его греба-ную бездеятельность. Вот так вот думал я под стук колес, лицезря через окно поднимающуюся из земли жизнь.

19.04.03, в деревне, утро

Странно, как тихо. Ни птички, ни человеческого голоса. Тревожные предчувствия появились у меня, когда я заметил огромное число следов дорогой низкопрофильной резины в весенней слякоти. Судя по ширине протектора, здесь катались и на джипарях. Т. е. либо Вождь прикупил себе парочку навороченных тачек, либо…

Я вижу сраженное мужское тело, а за ним – по деревянному забору следы от автоматной очереди. Похоже, стреляли издалека. Калитка была выворочена, и по огромному числу человеческих следов я понял, почему. Не было необходимости заглядывать во двор дома. Но я все-таки заглянул… Трое человек – одна женщина и двое ребятишек – лежали с простреленными головами рядком.

– О, боже! – раздался рядом женский крик. Это всего лишь Катя.

Я быстро шагаю в сторону дома Вождя. Мне наплевать, идут ли мои друзья рядом. На меня нашло что-то вроде ступора, но не бездействия, а желания избавиться от всего говна в одночасье. Как будто я ничего другого и не ожидал увидеть. Меня не ужаснули бездыханные тела малышей. Я понимаю лишь одно – я опять провалился по уши в дерьмо.

С виду дом Вождя остался таким же, как и был. Но определенно что-то изменилось. Тот факт, что я не могу уяснить перемену, пугал меня больше смерти детей. И только подойдя поближе, я понял – у дома вырваны глаза! Оконных рам не было на месте. Дом казался заброшенным и усталым. Фрамуги валялись во дворе в жиже, мешанной десятками ног. Сотни стреляных гильз АК-47. Я приготовился, когда взялся за дверную ручку.

19.04.03, ситуация с Вождем

На коврике, пропитанном кровью, посреди комнаты лежал младенец и пускал пузыри. То ручка, то ножка рефлективно дергались. Движения малыша походили на строго заданную, но неизвестную мне программу: левая ножка р-р-раз, правая ручка два-с… Катя подскочила к ребенку и начала причитать, я безмолвно смотрел на ее тихий безумный плач.

– Оставь его! – я сам испугался своего голоса. – Видать, пуля задела мозжечок. И осталась там.

Катя запричитала чуть громче. Я сосредоточиваюсь: кровь только-только начала свертываться. Значит, они были здесь сегодня ночью. Я сразу понял, кто.

Пока Катя причитала над ребеночком, я осматривал комнату. Свет неудержимо рвался в окна. Закопченые стены сверху донизу испещрены иероглифами. Некоторые – относительно свежие, а потому написаны кровью. «Hell is here», «Господь, защити нас всех!», «Уповаем на волю Божью»… Я разглядел, как из-за печки зловеще расползается бурое пятно. Я зашел туда.

Тело Вождя напоминало намокшую тряпку: столько крови я еще ни разу в жизни не видел. Глаза они вложили ему в правую руку, а ту сжали в кулак и насквозь проткнули металлическим прутом («чтобы не укатились»). Я сглатываю приступ рвоты. Ноги, словно из пластилина, были согнуты в нескольких местах под неестественным углом. Из надломов сочилась густая жидкость.

Я наклонился. Грудная клетка или то, что от нее осталось, тяжело поднималось и так же тяжело, с содроганием опускалось. Рот или то место, где он должен был быть, зашевелилось. Будто огненная бездна (лицо) отверзлась, и из черноты (беззубого рта) донесся сдавленный голос Вельзевула:

– Жалко, вы не успели! Они не так давно ушли!

Злорадство! В этом гадком голосе столько злорадства, что я захотел раздавить его пустую башку одним прыжком.

– Кто это был? – спросил я и заметил, что в другой руке они сжали ему зубы («чтобы не упрыгали»).

– Извини, кореш! Они не представились!