Андрей Скабичевский - Плещущийся

Про единственного кормильца бригадир, конечно, загнул, мать все-таки работала и могла себя мало-мальски обеспечить сама, но мысль Сереге показалась дельной. Если давить на жалость, то нужно использовать все аргументы.

– А еще скажи, что хочешь овладеть смежной профессией, скажи, что мечтаешь выучиться на сварщика – продолжал генерировать идеи Костян, – Корзон любит, когда один человек владеет несколькими профессиями.

– Ага, ’мля, – мрачно подтвердил Александр Иванович, – когда пашешь один, ’мля, как целая монтажная бригада, а получаешь как бетонщик, ’мля.

– И вообще, винись, что, типа, сделал ошибку, но хочешь все исправить, – Костяна так и несло дельными советами, – Так и скажи: «Дайте мне второй шанс, и я покажу себя!»

Бригадир Кобчик согласно кивнул и выпустил густой дым из ноздрей.

Наслушавшись добрых советов от коллег, Щавель слегка приободрился. Визит в контору цеха уже не казался таким страшным, ощущение неотвратимости увольнения слегка потупилось. Тем не менее, внутренне напряжение осело где-то внизу живота противным комом. Хотелось выпить, чтобы расслабиться. Но, во-первых, выпить было не за что, а во-вторых, голос разума в кои-то веки нашептывал, что лучше сегодня воздержаться от возлияний. После советов бригады Серега понимал, что в контору нужно явиться вымытым, причесанным, в чистой выглаженной рубашке и вообще произвести впечатление человека весьма положительного, которого только стечение нелепых обстоятельств выбило из позитивной трудовой колеи.

Стараясь не смотреть в сторону трактира «Маргарита», расположенному в ста метрах от проходной, пока еще бетонщик дошел до трамвайной остановки. По прихоти судьбы первым подошел трамвай № 14, в котором на удивление было достаточно свободных стоячих мест. Обычно в это время, когда в цехах заканчивается первая восьмичасовая смена, трамваи ходят забитые битком. Серега счел это добрым знаком. В четырнадцатом трамвае ехали люди с усталыми, но спокойными лицами, особо не толкаясь и как следствие не ругаясь и не матерясь. За окнами трамвая ярко светило августовское солнышко, птички щебетали весёлыми трелями, молоденькие мамочки группками по несколько человек толкали яркие коляски, бегали ободранные, но довольно упитанные собаки, жизнь казалась простой и приятной. Серега точно знал, что если сейчас выпить хотя бы бутылочку пива, волна добра и теплоты сразу накроет его глотка с пятого. Но делать этого никак нельзя. Пытаясь отвлечься от соблазнительных мыслей про пиво, он стал обдумывать завтрашнюю речь перед начальником цеха. А матери о случившемся он решил не говорить. Не стоит её огорчать раньше времени, да и честно говоря, не хотелось выслушивать от неё справедливые упреки. Вдруг завтра все обойдется, тогда и вовсе нужно будет забыть эту историю как дурной сон.

Серега добрался домой. Матери не было, сильно его это не удивило. Она редко сидела дома, предпочитая совершать либо промышленные рейды по вечерним рынкам города N, либо обсуждая с подругами со двора перипетии телевизионных сериалов и шоу. Щавель заглянул в холодильник, нашел там кастрюлю с борщом, разогрел его и с аппетитом съел. С удивлением поймал себя на мысли, что за последние несколько дней он впервые полноценно питается. После еды он достал из комода почти новые туфли, нашел в бельевом шкафу чистую белую рубашку и черные штаны, в которых он был на выпускном в школе, и тщательно выгладил их. Это был хитрый ход – такой парадный наряд всем своим видом кричит, что человек, который его носит, трудолюбивый и ответственный, а не какой-то прогульщик и алкаш. После всех приготовлений Серега решил посмотреть телик, но уже через минуту просмотра какого-то случайным образом выбранного комедийного сериала, на него навалилась такая усталость, что глаза закрывались сами собой. Сказывались и недосыпание последних дней, и плохое питание, и картошка Триппера, и паленая водка Жоры Грека, и долбанный тяжеленный динамометрический ключ, и гайки с сорванной, мать их, резьбой. Молодой организм пытался компенсировать все издержки последних дней, и погрузил своего обладателя в такой крепкий сон, что тот не слышал ни шум телевизора, ни приход матери. Когда Щавель открыл глаза, за окном были сумерки. Но не те тревожно-красные облачно-нахмуренные вечерние сумерки, а легкие, с пробивающимся из-за горизонта ярким светом свежие утренние сумерки. Мать посапывала в соседней комнате, настенные часы показывали без пяти минут пять утра. Оказывается, он проспал почти двенадцать часов. Зато сейчас он свеж и бодр, и готов во всеоружии к новому дню. Дню, когда решается его заводская карьера.

В контору Щавель собирался ехать к восьми утра. Времени было более чем достаточно, поэтому он не спеша принял душ и наконец-то побрился. В полшестого утра проснулась мать. Вчера, увидев спящего Серегу, она первой мыслью подумала, что сынок опять нажрался, но не почувствовав запаха перегара, была приятно удивлена, что сын спит днем, да еще и трезвый. Думала, тот проснется к ужину, но увидев, что Серега спит как убитый и не реагирует на шум от её хлопот, решила сына не будить. Увидев сегодня сына бодрого и выбритого, мать обрадовалась и приготовила завтрак на двоих. Серега поел, мысленно отрепетировал свою речь начальнику, оделся, обулся и выехал навстречу судьбе.

Уже в семь утра нарядный бетонщик стоял на трамвайной остановке. Народу было мало: те, кто выходил в первую смену, уже уехали, а людей, работавших вне завода, в их поселке было немного. Щавель решил подстраховаться: сегодня он поедет в контору только на трамвае № 14. От сегодняшнего разговора в конторе зависела не только его карьера, а может быть, еще и судьба, потому рисковать нельзя было категорически. Однако нужного трамвая долго не было. Серега пропустил один ТРИНАДЦАТЫЙ, потом еще один, а четырнадцатый так и не приезжал. Начался небольшой нервный мандраж. Он уже успел нарисовать себе в мозгу картинку, как все сегодня происходит идеально: он едет до конторы в трамвае № 14 и заходит в контору нарядно одетый. В беседе с начальником признает, что опоздал, просит дать ему второй шанс, которым он обещает сполна воспользоваться. И в качестве жеста доброй воли требует отправить его на курсы овладения смежной профессией. Естественно, после такой речи у начальника не останется другого выхода, как простить Серегу. И теперь в таком, казалось бы, гениальном плане вдруг ни с того ни с сего начинает сбоить самый первый и самый легкий пункт – поездка на трамвае.

Прошло еще минут семь. Четырнадцатого трамвая все не было, зато показался трамвай с противоположной стороны. Щавель почти уже приуныл, думая, что это очередной ТРИНАДЦАТЫЙ. Но когда трамвай, бодро звеня, подъехал к остановке, оказалось, что номера у него вовсе нет. Вместо него пыльное лобовое стекло украшали две таблички. Первая состояла из слова «учебный» и большой буквы «У» в красном треугольнике. Вторая табличка информативно сообщала, что трамвай идет в депо. В депо – это Сереге было по пути. Раз на трамвае нет номера, то технически он не считается ТРИНАДЦАТЫМ, хоть частично и движется по его маршруту. С этой легкой мыслью он заскочил в красное электрическое средство передвижения. И уже будучи в салоне, убедился, что это никакой не ТРИНАДЦАТЫЙ трамвай. Людей было немного, но агрессивности, подозрительности, скудоумия, злобы, так присущих лицам, проезжающим в проклятом трамвае, не было. Это был обычный народ, в обычное время едущий по обычным делам. У Сереги отлегло. Первый пункт плана можно было считать выполненным.