Андрей Скабичевский - Плещущийся

– Петр Петрович, – кивнул в сторону бликов Корзон, – а что там твои люди делают?

Триппер, который помимо бригады Кобчика должен был контролировать выполнение работ еще нескольких бригад, но застрявший здесь с ненавистными гайками, сперва растерялся, потом быстро нашелся:

– Сейчас узнаю! – И, тряся жирным телом, понесся к ведущей наверх лестнице.

Валентин Валентинович перевел взгляд на Серегу и компанию:

– Чего стоим, ребята?

Александр Иванович Кобчик ошалело, словно не веря своим ушам, спросил:

– Так это ’мля… а чё нам теперь делать ’мля?

– Ну, крутите пока, – последовал приказ главнокомандующего цехом.

Матерясь, но уже про себя, Кобчик наживил новую гайку, Серега и Паша Тихоход в четыре руки стали вращать ключом до характерного лязга. Не успели они сорвать и двух гаек, как вернулся Триппер. С огромным чувством облегчения человека, которого миновала ответственность, радостно улыбаясь, он выпалил весьма удачный ответ на заданный начальником вопрос:

– А это не мои люди!

Ответ Корзона явно не удовлетворил. Начальник цеха с прищуром ковбоя, тянувшегося за кольтом, еще раз глянул буравчиком в глаза запыхавшемуся мастеру и медленно с издевающейся расстановкой спросил:

– Так, а что они там делают?

Триппер обмер, не ожидая такого коварства, но сразу нашелся, понимая, что в данной ситуации нужно действовать по старой схеме:

– Сейчас узнаю! – И снова ломанулся к лестнице, тряся жирными боками.

Корзон холодно посмотрел на сплетение рук Гоменюка и Тихохода на динамометрическом ключе, еще раз осмотрел гайку и обратился к своему адьютанту:

– Организуй технолога!

Профорг тут же ринулся выполнять приказ, а начальник цеха, еще раз оглядев потную, тяжело дышащую бригаду, заложил руки за спину и с невозмутимым видом ретировался.

Казалось бы, впервые за весь день бригаду Кобчика никто не контролировал. Воспользовавшись моментом, бригадир с Костяном Логуновым закурили, Щавель устало присел на деревянный ящик, переводя дыхание, а Паша Тихоход остался стоять рядом с ключом, задумчиво глядя в потолок. Но счастье длилось весьма недолго. Через десять минут прибежал запыхавшийся Триппер. Растерянно огляделся и, тяжело дыша, удивленно прогудел:

– А где… эти?

– Ушли ’мля, – доходчиво обрисовал ситуацию Кобчик.

Петр Петрович покрутил вспотевшей головой, восстановил дыхание и мгновенно вернулся к своим базовым настройкам:

– А чё сидим? Давай, крутите!

Тут уже вполголоса матернулась вся бригада, кроме Паши Тихохода. Но даже он оторвал взгляд от потолка и посмотрел на мастера взглядом, в котором читалась вся невысказанная матерная лексика. Крутить продолжили.

Без десяти два Загрушевский привел цехового технолога. В это время бригада собиралась на автобус, что отвезет их к участковой бане. Технолог увидел ящики изуродованных гаек и пронзительным фальцетом завопил. Вопль его был долог и насыщен ненормативными лексическими пассажами. Вкратце его пятиминутная тирада заключалась в констатации трех тезисов: а) вокруг одни дебилы (этот тезис был повторен раз двадцать, видимо, чтобы дебилы его окончательно усвоили); б) если гайка рвется, значит, либо неправильно выставлено усилие ключа, либо не та гайка, что по версии технолога является выводом очевидным и элементарным; в) за испорченную цеховую собственность кому-то придется заплатить. Услышав про расплату, Триппер округлил глаза, поджал толстые губы и возмущенно посмотрел на бригадира Кобчика. Александр Иванович стоял возле балки, зажав рыжими усами неизменную папиросу. Он снял спецовку и остался в одной майке. Пот струями стекал по его лицу и шее, мышцы рук от тяжелой работы набухли, выступили синие вены. Он спокойно встретил возмущенный взгляд Триппера, устало посмотрел на технолога и справедливо подытожил:

– Заебали, ’мля!

После чего развернулся, кинул на плечо спецовку и пошел к цеховому автобусу. Следом за ним, бормоча что-то злое, шел Костян Логунов, за ним, тяжело вздыхая, плелся Серега Гоменюк. Завершал процессию молчаливый и задумчивый Паша Тихоход.

Автобус привез рабочих на баню. Серега долго стоял под струями душа. Казалось, горячая вода смывает с него не только сегодняшний пот, но и обиды с неудачами последних дней. Он почти уверился, что утреннее происшествие с вертухаями не более чем недоразумение. Ведь он так ловко попал в конвертерный цех, что никто и не заметил его опоздания, да и на работу он ехал на трамвае № 14! И пускай объяснение было не совсем логичным, но молодому бетонщику очень хотелось в него верить. Верилось в него минут пятнадцать. А затем в баню зашел Триппер, уничижающе посмотрел на обнаженного Серегу и гулко прогудел:

– Гоменюк, завтра утром едешь в контору цеха, – и ехидно добавил, – Сигнал на тебя поступил.

У Серега выступил холодный пот. После безжалостных слов мастера вся его блистательная гипотеза о собственной везучести рухнула. Он медленно вытерся, надел белье, присел на лавку и долго таращился на повешенное в шкафчике мокрое полотенце. Нужно было искать выход из ситуации. Недолго думая он подошел к Костяну Логунову и бригадиру Кобчику. Рассказал им и про то, как копал картошку у Триппера; и про то, как Жора Грек подсунул ему палёную водку; и про то, как вертухаи поймали его возле дыры в заборе, из-за чего теперь его вызывают в контору цеха. Коллеги сочувственно выслушали и дали почти единогласный совет:

– На жалость дави, ’мля, – авторитетно пыхнул папиросой Александр Иванович.

– На третьем участке работал мужик сварщиком, – начал поучительную притчу Костян Логунов, – так он после получки на неделю ушел в запой. Через неделю пришел без больничного, без объяснительной, его тут же хотели уволить по статье с волчьей записью в трудовой книжке. А он не будь дураком – привел в контору жену и двух детей трех и пяти лет. Те как устроили втроем вой: ой, вайдод, да что же это происходит, единственного кормильца – пусть дурака и пьяницу – увольняют, да мы же по миру пойдем! И я с ним разведусь, и детей отдадим в интернат, и судьбы четырех людей навсегда будут поломаны. А сварщик так подошел к Корзону и торжественно говорит: «Валентин Валентинович, мне без ЦОМО не жить!». Корзон от такой речи чуть не прослезился и не уволил мужика, – тут Костян вздохнул. – Вернее, уволил, но уже через месяц, когда тот снова после зарплаты в запой ушел.

Кроме мамы других близких родственников у Сереги не было, но вести маму в контору, тем более просить, чтобы она там плакала и умоляла начальника цеха не увольнять её непутёвого сына, было слишком унизительно.

– Про мать-одиночку скажи, ’мля, – словно прочитав мысли коллеги, влез с советом бригадир Кобчик, – типа, ты у неё единственный кормилец, ’мля.