Владимир Сорокин - Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль

Пастернак-1.

«Первый RK-блин — и не комом!» — прямолинейно пошутил наш немец. Пастернака-1 инкубировал Вездесущий и Бессмертный Алоиз Ванеев. Соответствие — 79 %. Самое зооморфное создание из всех семи. Сходство с лемуром поразительное: маленькая голова, покрытая белым пухом, крошечное сморщенное лицо с огромными розовыми глазами, длинные, до колен, руки, маленькие ноги. Он раскачивается и издает носом трубные звуки. В соответствии с LOGO-корреляцией мебель в его боксе отсутствует. Зато 64 интенсивных источника света и живой erregen-объект: шестидесятикилограммовый персидский клон-кот. Умирающий? От ожирения, mon petit.

Достоевский-2.

Особь неопределенного пола, среднего роста, с патологией грудной клетки (выпирает вперед килем) и лица (височная кость срослась с носовой в форме ручки пилы). Его войлочная кубатура освещена софитом. Erregen-объект — шкатулка из яшмы, наполненная алмазным песком.

Платонов-3.

Настоящее произведение ген-искусства из Санкт-Петербурга. Помнишь, сладкий поршень мой, йога, описанного Гурджиевым, который двадцать лет простоял на кончиках пальцев рук и ног во дворе буддийского монастыря и которого монахи раз в месяц выносили на реку и обмывали, как скамью или стол? Платонов-3 — тот самый стол из человеческой плоти. Его тяжелые кости обтянуты желтой кожей, плоское лицо неотрывно смотрит вниз, огромный белый член болтается между ног. Для Платонова-3 — буковый кабинет (Париж, 1880), хрустальная люстра (Брно, 1914), erregen-объект — лед в деревянном ящике, обитом ватой.

И!

Наконец — Чехов-3.

Очень похож. Даже — гаофэнь, рипс нимада. Хотя соответствие — всего 76 %. Один дефект — отсутствие желудка. Ну, да это — сяоши, как говорит дядюшка Мо.

Все объекты — на биосе, так что с едой и дефекацией проблем нет. В общем — все пока чантайди.

Хотя зачем я это пишу тебе, потной гниде, с таким плюс-директом предающей близких ?

Способен ли ты понять простой и dis-активный баофа тела моего? Понимаешь ли ты, как мыслящая монада, что ближе ТЕБЯ у моего тела нет НИКОГО?

Boris.

7 января.

Вчера ночью начался буран .

Это сильный ветер со снегом. Спутал нам все фа: TFG не подвезли. И все встало.

Так всегда у военных — главное оставляют на десерт. Русский авось плюс буфуцзэ сяньсян. Ждем погоды и пьем с утра.

Ты спросишь: «Рипс нимада, а как же два наших договора, подписанные коньяком и спермой?»

Ангел мой гнилосердый, свой договор ты нарушил первым (со Злотникофф), когда твоя сперма еще не просохла на рисовой бумаге. Уверен на 99 %, что в мое отсутствие помимо мультисекса ты продолжаешь пробировать natural с персонами, гнусная и L-дисгармоничная плоть которых не годится даже на пресс-food для клон-голубей ефрейтора Неделина.

Поэтому.

Войдя сегодня утром в solarium, я с чистой совестью принял первую дозу моей любимой водки «Катя Бобринская». (Коньяка здесь нет.)

Наш solarium, или сочилово на жаргоне «белых жетонов», большая по масштабам бункера комната, оклеенная живородящей текстурой и гиперактивно подсвеченная сверху. Посередине — стойка бара (весьма пиньфади по содержанию), водяные тумбы, шахматный стол (заказанный мною) и два сенсор-кресла, естественно, со снятым оборудованием.

В нормальном месте подобного рода после 50 мл «Катеньки» меня потянуло бы в сенсор-кресло.

Для начала я бы вклеил что-нибудь веселое.

Например, микс-римейк «Огни большого города — Терминатор». (Помнишь, как Шварценеггер гонится за Чарли Чаплином по сабвею?) После третьей дозы меня двинуло бы на китайщину от Шаолиньпродакшен — «Дыхание Красного Дракона» или «Речные заводи». Ну а после 500 мл — СВЯТОЕ РЕТРО: «Farewell, Moranbong!»

Рипс, после половины литра я не могу видеть без слез руки Сюзи Бланк — и это fatum.

Помнишь, когда она бинтует крыло Владимиру своей сорочкой, а он закрывает глаза и спрашивает: «Тебе приходилось спать в небе?» — «В небе? — переспрашивает она. — Как это?»

И сразу — кровь сквозь сорочку! плюс прибой! плюс морская пена на скалах! плюс мурены вокруг трупа Рональда! плюс ветер в волосах! плюс запах сожженного гнезда — и как только ветер понесет песок и скрипнет на зубах песчинка — так у меня и потекло.

И я плачу до самой ее реинкарнации.

Вот загадка для столь несентиментального человека, как я.

Но здесь, в GENLABI-18, плакать пока нет повода.

Не успел повторить «Катеньки», как дверь булькнула, вошли двое: Бочвар и Карпенкофф.

— Рипс, а говорят, что биофилы только нюхают, жмут и трут! — засмеялся Бочвар.

— К сожалению, пьют тоже, — выпил я.

Он зашел за стойку и загремел бутылками.

— Господин Глогер, чем вы боретесь с бураном? — спросила Карпенкофф, глядя на мой пустой кубик.

— Водкой «Катя Бобринская», — ответил я, лишний раз убедившись в тяжелом V2 этой самки.

— «Катя Бобринская»? — переспросила она с угрюмым минус-директом, словно вспомнив сразу всю свою мутную жизнь. — А что это?

— Марта, это хорошая ржаная водка, — опередил меня Бочвар. — Эйс-позит.

— Тогда налейте мне. — Карпенкофф опустила свой ван-вэй на тумбу.

— Не ищите бутылку, — предупредил я Бочвара. — Здесь только кубики.

— Нас тут ждали с водяным говнорезом! — захохотал Бочвар. — Северная поебония с ледяной плюс-пиздищей плюс хуеscro ll !

— Я прошу не употреблять русмат в моем присутствии, — сканировал я его.

— Вы даньхуан? — спросил он.

— Я даньхуан, — ответил я.

— Цзюцзин нинь шэмма шихоу нэн чжуньбэйхао ни? — обнажил свои перламутровые зубы Бочвар.

— Цюй нянь синцижи сяюй ши, — закурил я.

— Олени, поберегите рога. — Карпенкофф поймала кубик, пущенный ей по стойке Бочваром. — На меня этот буран действует как END-ШУНЬЯ. Каменная голова плюс каменная вагина плюс каменный анус. Вы впервые на таком Севере, Борис?

— Да, — ответил я, садясь за шахматы.

— Я вижу. — Она поднесла кубик к оранжевым губам. — Белый Север не даст вам створожиться. У меня это четвертый плюс-ком. Каждый раз я теряю до 6 пунктов M-баланса, но все равно приобретаю приличное BORBOLIDE. Север учит нас, фиолетовых клопов.

— Лишь бы военные не раскрасили носорога, рипс ни-мада табень. — Бочвар налил себе в стакан Chivas Regal и стал щедро совать лед. — Я готов потерять 20 единиц L-гармонии, только бы уложиться в график. Если они все так провайдят, как TFG, — тогда без рессор не обойтись. Еще месяц здесь месить воздух — Фубайди шици!

— Наши военные не раскрасят носорога, Леонид, — сосредоточенно выдохнула Карпенкофф после выпитой водки. — «Белые жетоны» — не каблуки. И даже не МПИ. У них solidный status. Меня больше беспокоит наш Агвидор.

— Харитон? — отпил из гремящего стакана Бочвар.

— Да. — Карпенкофф вытянула из наплечника узкий портсигар, достала папиросу. — Не знаю, может, я — парни-кубель, но его манипуляции с батареями весьма сомнительны. Ретро-плюс какой-то.