Уильям Берроуз - Билет, который лопнул [litres]

– Посмотрим кто сумеет дальше выстрелить.

Они встали. Билл попал в стену… жемчужные капли… трескающаяся штукатурка…

– Ты меня доконаешь…

давний мальчишеский образ… скорость света… десять лет… тотализатор на Рыночной улице… Билл облокотился на стол для укола а Джон сунул ему в задницу кий он упал на стол смеясь. Они не часто виделись за прошедшие десять лет. Билл учился в школе а потом в восточном университете. Джон стал легендарной фигурой в городе жил игрой он применял систему для костей и скачек основанную на математической теории которой объяснялся единственный постоянный фактор в азартной игре: выигрыши и проигрыши идут полосами. Так что удваивай ставки когда выигрываешь и завязывай когда проигрываешь… Сент-луисской летней ночью близ тотализаторного зала запах угольного газа луна красная они шли через пустынный парк квакали лягушки Джон жил над ночным притоном у реки… на чердаке куда вела наружная деревянная лестница.

– Поднимемся на минутку, – сказал он.

– Давай. – Билл ощутил напряжение в желудке. Комната с розовыми обоями была отгорожена от чердака как сценическая декорация. Когда Джон включил свет на чердаке Билл увидел верстак инструменты и радиоприемники.

На двери в спальню Джон намалевал номер как будто на гостиничной двери номер 18…

– Садись…

Джон взял из пачки на тумбочке сигарету. Она была скручена из оберточной бумаги.

– Что это?

– Марихуана. Пробовал?

– Нет…

Джон закурил сигарету и передал Биллу.

– Затянись как можно глубже и задержи… Вот так…

Билл ощутил покалывание в губах. Обои казалось вспыхнули. Потом он смеялся согнувшись над кроватью смеялся пока не заболели ребра смеялся.

– Боже я нассал в штаны.

(Помню в офицерском клубе в Калькутте мы с Майком тащились под дурью смеялись пока не обоссались с ног до головы а буфетчик и говорит: «Вон отсюда гнусные анашисты!»)

Он встал его серые фланелевые брюки покрылись пятнами по всей левой штанине резкий запах мочи знойной сент-луисской ночью.

– Сними их я тебе пару одолжу.

Билл сбросил мокасины. С руками на ремне он колебался.

– Джон я э-э…

– Ну так что же?

– Ладно. – Билл сбросил брюки и трусы.

– Твой петушок твердеет… Садись сюда. – Джон похлопал по кровати рядом с собой.

Билл швырнул рубашку на стул. Он вытянул ноги и ударил ступней о ступню.

Джон швырнул рубашку на пол у окна. Он встал и сбросил брюки. На нем были красные трусы. Задев эрекцию он спустил трусы и бросил их на лампу попробовав тепло руками. «Нормально», – решил он его нежные аккуратные пальцы на Билловом плече толкают сладостное и так далее в постель… Инженер-электрик Каммингс если память мне не изменяет а что могу я дать тебе мой друг? Обезьяньи кости вихря да счет? Рубаху Джона в свете зари?., предрассветный сон… запах позднего утра в комнате? Унылые старые людские газеты я ношу… пустую магию молодых ночей… Так слушай же… кхе-кхе… прахподношенье… (аккуратные пальцы нащупывающие мертвый старый путь)… было окошко… ты… смеха десятилетнее лицо… было окошко смеха потрясло долину… солнечный свет в его глазах на миг фигура Джонни сверкнула твоему внезапному «займемся»… пятно на простынях… запах молодых ночей…

Клиника близ Восточного Сент-Луиса на сваях над широкой бурой рекой принимала ровный поток далеких событий… Ту неделю они могли оставаться в отрубе… время после заварушки в Далласе… Музыка уносится вспять к двадцатым… Несут вахту десятилетние… потрескавшиеся мостовые… резкий аромат травы которая растет в предместьях… тотализатор и водевильные голоса…

Вот мы и разворачиваем ровный поток далеких событий и мы смываем следы времени которое между тем я позабыл… влажный воздух густой и грязный на гараже… резкий аромат возникающих картин памяти… Искал его он исчез… Я встретил всех на заброшенном кладбище с деревянными крестами… Там был мулат ему лет…

«Правда?., я этого не чувствую… Да у тебя его лицо… зарубцевавшаяся и рубцующаяся кожа… Надень ее… Без тебя я окажусь на улице… быть может если б ты помог мне… Прощай тогда… На ту серебряную пленку снято все с меня… Ну что ж затемнение»…

Стелется мой летний предрассветный ветер в чужой плоти нанизанной на шрамовые отпечатки молодой Панамской ночи… Картины вспыхнувшие в свете керосиновой лампы отбрасывали отблески на обнаженную прямую кишку рассегнутую рубаху развевающуюся в уборной… Член толчками вытянулся и встал… вода с его лица… Улица сдула дождь со струй его промежности… Юные лица растаяли в музыкальные часовые стрелки и смуглые лодыжки… мертвые азотистые улицы… рыбий запах в дверях…

Взгляни на электрический лабиринт проводов города… Стоп… Бесполезно… Подожди минутку… длинный половик… Это был посыльный от смертельной травмы… Мальчишка который проник в двадцатые годы имел собственный поезд… Комната в полутемном источнике второго дыхания увеличила разницу между жизнью и смертью. Бескостной мумией была смерть в последнем круге…

Вот мы и разворачиваем то чего не знали: окно люди и небесные картины исчезают на рассвете… Заканчивай… Теснятся руки… В ужасной вспышке мозг твой раскололся на пустой плоти… истекающая кровью бескостная задыхающаяся смерть в последнем круге… выход из потемневших глаз вина еще разбавленного плотской кожей… Надеть ее??? Конец Пути…

Помню я был рыбий запах и мертвые глаза в дверях… посыльный от девятого удара… комната в полутьме рядом с тобой… Громкие ветровые голоса Аламо это ты?.. Я был освобожден от долга бормотаньем: «Не думай больше о своих грубых мыслях»… Но кто я такой чтобы говорить еще?.. Пуст он третий на пустыре… Освобожден от долга… Звук страха и я пускаюсь в пляс… мятые тряпичные тела пусты… прах с падающих рельсов… расстегнутая рубаха развевающая ветер с юга… горло предназначенное для воды… Я остаюсь близ водоема и луж теней… Незримый человек на паутине серебристых троп… Следы пара расписывают небо Аламо и я пойду обратно… симптомов достаточно в порту… бормотание о пересохших реках… рыбий запах и мертвые глаза в дверях… Сирокко пляшет под шум толпы… грубый в это время дня… стервятники на улице… Знаешь ответ?.. Вокруг на пустыре 1910 год… трава растет сквозь рухнувшие башни… Его лицевой экран погас… запах зарубцевавшихся и рубцующихся шрамов… у выходов серебристая пленка… Мало что останется… Мало времени поэтому желаю: «Доброй ночи»… не оглядываясь… без умолку болтая… о далеких событиях в зеленом неоне… Ты коснулся из потертой куртки… временные лачуги… шарфы… маленькие пистолеты… костры на скорую руку из чурок сплавного леса… Теневые голоса бормочущие в собачьем чередовании… Акустические свойства не смогли достать плоти… меж солнцами необитаемый подлесок… резкий аромат травы которая растет в старых вестернах… разбитый граммофон говорящий о далеких событиях… Всегда важно – мужество пройти без остановки…