Юрий Цыганов - Зона любви

Господи! Смешные девчонки… Какое очарование ваши игры! Какая невозможная чушь!

Аня мне сказала однажды:

— Я не люблю цветы.

И уточнила:

— Я не люблю цветы вот так… на свидании. В театре — другое дело. Мне однажды после премьеры подарили много-много цветов… целую кучу!

И она засветилась своим, ни с чем не сравнимым светом.

А я подумал: «Ничего себе! Неужели такое бывает?! Милая, а как они меня-то достали! Эти бутафорные атрибуты рандеву! Что-то в этих целлофановых букетиках в бантиках и ленточках, было от раскрашенных женщин. Такая же театральность скрытой продажности. Жизнь, быть может, — театр, но люди в ней бездарные актеры. Девочка моя, любовь моя, клянусь, — я тебя избавлю от подобных подарков! Разве что — на натуральной сцене. Я готов скрепить свою клятву кровью!»

Часовые любви я вам спою когда-нибудь «Цветочный блюз»! Это будет самый романтичный блюз во все времена. Вы задохнетесь от умиления с первых же аккордов и утоните в слезах, так и не дослушав последней фразы!

Вооруженные букетами, вы всюду расставлены на постах… Вы так молчаливы и покойны, словно памятники. Памятники надежности. Вы знаете, чего хотите. Вы давно признали правила игры, выработанные веками, канон, соблюдение которого, дает вам ощущение устойчивости мира. Можно быть спокойным за будущее планеты, глядя на этих мужественных парней. Глядя на те каменные крепостные стены, за которыми можно спрятаться нашим прелестницам, я уверен: род человеческий не канет в небытие. Я, пожалуй, спою вам еще и гимн «Каменная стена». И вы перестанете утопать в слезах… Вы вскинете в гордом порыве голову!

А девушки веселыми стайками всегда будут порхать вокруг тех крепостей, поглядывая на часы…

Но мир неустойчив и парадоксален. Пардон.

В нем живут чудовища, ненавидящие ждать и дарить цветы, плюющие на правила игры и брачные танцы. Эти выродки смеются над свадебными кортежами, украшенными воздушными шариками, куклами и сплетенными кольцами. Они забывают Дни Рождения подруг… Они напиваются по будням и умирают от тоски в праздники. Они хотят всех женщин сразу! Хотят всегда — здесь и сейчас!

Однако, они слишком пристально смотрят на вещи и слепнут от перенапряжения. И тогда бунтуют. Их не устраивает заведенный миропорядок. Они таскают за пазухой бомбу, взрыв которой направлен в собственное сердце.

И тогда, в слепом кураже, предчувствуя безнаказанность, показывают кукиш Богу и дергают за хвост Сатану! И хохочут, безумцы, там, где нужно сокрушаться…

Они плохо заканчивают свои бессмысленные жизни…

В любви я ценил только искренность.

Давняя, не забытая любовь моя, я давно хотел признаться тебе… Но такие вещи можно говорить только отсюда. Я умирал от нежности, когда ты однажды плакала (буквально заливалась слезами, помнишь?) и просила: «не бросай меня, только не бросай…» А потом шептала: «как стыдно, как стыдно…»

Ну почему люди стыдятся таких душевных порывов и не стыдятся дешевых стервозных сцен и интрижек!

Так вот, теперь я скажу: тогда ты была восхитительна. Я готов был отдать тебе всё. Я унес это с собой сюда. Эти минуты величайшего счастья — лучшее, что у нас с тобой было.

Но за искренность платят по самому крупному счету.

И мы заплатили.

Мы заблудились друг в друге безнадежно. Мы попали в зону любви. Что это такое? Не знаю. Здесь слова не проходят. Они здесь не значат ничего. Единственное, что я знал на все сто процентов, что уже не принадлежу себе.

Ты мне мерещилась… В толпе, без толпы — ты присутствовала… Я догонял тебя — и всегда ошибался. Так странно, но это была не ты… Когда тебя не было рядом, — мой сон превращался в ад. Мне всегда тебя не хватало, даже тогда, когда ты была рядом.

Но самое удивительное, я всегда был уверен — все десять лет — мы обязательно расстанемся.

Мы расстались, но ты единственная осталась со мной навсегда. Ты приходила ко мне во сне. А наяву я искал женщину, похожую на тебя.

Но не находил. Ты молча, как колдунья, убирала всех соперниц. Даже по прошествии многих лет, я всегда чувствовал твое присутствие. Ты с возмущением уводила их от меня. Они, как призраки, испарялись на глазах…

Это ты, ты! в конце концов, убила меня…

Наша война была молчалива. Мы услаждали плоть и рвали друг другу души. Я каждый день прощался с тобой. И каждая новая встреча была для меня удивительным подарком судьбы.

Ты была профессиональный воин, я — новобранец и дилетант. Ты учила меня ратному делу, я лишь робко догадывался, о чем идет речь.

Ты провоцировала меня:

— У тебя должно быть много женщин. И детей.

Я принимал это за чистую монету.

Я ненавидел, когда ты так говорила. От этих слов веяло безысходностью…

Я неосознанно и жестоко отомстил тебе за эти слова.

Однажды к нам пришел мой товарищ с молоденькой и очень красивой девушкой…

— Моя ученица, — представил он свою подружку.

Оказалось — невеста, впоследствии — жена. Оказалось, что он мне ее показывал. Очень была красивая девушка…

Мы выпивали, он нес какой-то вздор за искусство. Он вообще-то по природе слесарь. Или столяр. У него в руках всё горит. Оказалось, что умеет рисовать, также здорово, как делать рамки. А рамки он делал великолепные — аккуратные, прямые. Работы его покупали.

Я слушал его в пол уха…

Ты работала за отдельным столом — клеила макет или что-то рисовала — не помню. Я сидел к тебе спиной и украдкой поглядывал на девушку. Она была очень красивая. Мой приятель, распалясь спиртным, вещал:

— Ты понимаешь, старик, у тебя работы — гобеленные. (До сих пор я так и не понял, что он хотел сказать.) В них нет пространства… живописного пространства.

Быть может, он имел в виду иллюзорное пространство? Он был большой мастер изображать (в основном лютики-цветочки хорошо шли) «как в жизни». Очевидно, переведя с эзопова языка на обывательский, он говорил так: «Ты не умеешь рисовать такие классные картинки, как я. Их покупают за триста долларов!». Но такие вещи не говорят в глаза. Он это понимал.

Я слушал его лениво. Становилось невыносимо скучно. Спиртное не радовало, текст был примитивен, что бы хоть как-то на него реагировать… Я смотрел на девушку.

— Можно я тебя поцелую? — обратился я к ней. — Ты сидишь, такая красивая и недоступная, как Клеопатра… Я весь вечер мечтаю поцеловать тебя!

Мой приятель довольно хмыкнул, мол, я же рассказывал, — этот дурик всегда выкинет что-нибудь этакое.

Она наклонилась ко мне и подставила щеку. Я медленно положил ей левую руку на плечо, нежно притянул к себе и поцеловал в губы, как целуются в уединении.