Ирвин Уэлш - Альковные секреты шеф-поваров

Утро сочельника выдалось холодным и на удивление солнечным. Завтра они с Кей намеревались пойти к матери Скиннера на рождественский ужин, и от этой мысли портилось настроение: Беверли неплохо относилась к Кей, однако семейные торжества всегда чреваты проблемами.

Зато сегодня на стадионе «Истер-роуд» любимый «Хиберниан» играл с «Рейнджерс», и после матча вполне могла возникнуть заварушка. А не возникнет, так можно и помочь…

Судя по звукам, доносившимся сначала из спальни, а потом из ванной, Кей наконец проснулась. Приготовленный завтрак ее буквально потряс; усевшись на высокий стул в уголке тесной галльской кухни, она принялась намазывать маслом тосты, недоумевая, зачем он дал им остыть. Грызть холодные тосты – все равно что жевать толченое стекло.

– Я не могу есть эту пакость, Дэнни! Ты же знаешь, я танцовщица. Нельзя питаться ветчиной и жирными колбасами, если хочешь получить роль в мюзикле «Кошки».

Скиннер пожал плечами, добавил масла на холодный хлеб.

– Да что ты нашла в этом Ллойде Уэббере?

– Это моя работа! – прошипела Кей, злобно глядя в ему в лицо своими прозрачными глазами. Проснувшись в дурном настроении, она не могла смириться с мыслью, что любимый собрался на футбол. – Завтра Рождество, Дэнни! Можешь идти на игру, пожалуйста, но, если вернешься пьяным, я к твоей матери завтра не пойду.

– Сегодня гребаный сочельник, Кей! Человек имеет право отдохнуть перед Рождеством!

Скиннер возмущенно надул щеки, в груди колыхнулось похмельное раздражение.

Сверкая ледышками глаз, Кей отдала должное кулинарным потугам любимого: символически проткнула желток корочкой хлеба.

– В этом все дело, Дэнни. Ты каждый день – так или иначе – имеешь право.

– Я не понял, какие проблемы?! – взорвался Скиннер. – Не хочешь к моей матери – иди к своей!

– Пфф, действительно!

Надеясь, что он блефует, Кей резко встала, пошла в спальню, начала швырять вещи в сумку. Скиннер почувствовал в горле ком и усилием воли проглотил его, словно ломтик кровяной колбасы. Лишь когда хлопнула входная дверь, он подумал, что надо догнать, извиниться… Ледяная «Стелла Артуа» из холодильника остудила порыв. Для очистки совести он набрал номер ее мобильного – и услышал автоответчик. На столе каменел невостребованный завтрак. Скиннер вздохнул и вывалил его в мусорное ведро.

Он решил, что перезвонит позже, когда Кей успокоится и поймет, что вела себя как взбалмошная корова. А покамест – можно еще пивка. Скиннер достал из холодильника вторую «Стеллу» и набрал номер Роба Маккензи:

– Роберто, дружище! Где сбор?

Игру транслировали в прямом эфире, и этот факт вкупе с летающими в воздухе праздничными флюидами снизил накал фанатизма по обе стороны баррикады. Бригада провела вялый рейд по барам Толкросса, надеясь, что кто-нибудь из бойцов «Рейнджерс» зайдет поглазеть на стриптиз. Увы, нашли только группу вислощеких алкашей, горланивших то сектантские гимны, то песни Тины Тернер. От скуки намылив шеи нескольким мирным жителям, бригада двинулась обратно в Лит, на игру. Через двадцать минут после начала матча Скиннер, Маккензи и еще парочка хроников почувствовали томление и вернулись в бар, служивший им базой, чтобы за кружкой пива подождать остальных.

В баре Скиннер ни с того ни с сего закурил. По идее, он бросил две недели назад, но сейчас машинально взял сигарету и успел сделать две затяжки, прежде чем осознал, что происходит.

– А, сука! – ругнулся он с досадой.

Пиво между тем скользило как по маслу – он гордился, что не отстает от Роба Маккензи. Чуть позже подтянулись Гэри Трейнор и его новый дружок, здоровяк Энди Макгриллен, которого Скиннер смутно помнил по детской драке, оставившей неприятный осадок. Гэри предложил сменить бар, пойти в город. Следовало бы звякнуть Кей, однако алкоголь с кокаином ударили в мозг, исказили восприятие времени, спрессовали часы в компактные пятнадцатиминутные блоки.

– Какой твой любимый мультипликационный персонаж из теневых? – интересовался Трейнор, поглаживая бритый череп.

Скиннер задумался: в голову ничего не приходило. Он пожал плечами.

– Я люблю маленькую уточку из «Тома и Джерри», – признался Маккензи.

Трейнор и Скиннер переглянулись, изумившись неожиданной сентиментальности Малютки Роба. Осторожный Макгриллен, во избежание неприятностей, сохранял невозмутимость. Чтобы невзначай не засмеяться, Трейнор поспешил развить тему:

– Да ну, чушь! Пила из «Сумасшедших гонок» гораздо круче.

– Какая еще Пила? – Маккензи недоверчиво нахмурился. – Что-то я не помню никакой Пилы в «Сумасшедших гонках».

– О том и речь! Ты не помнишь, потому что она теневой персонаж. Это подружка Чурбана Руфуса. У нее деревянная машина, вместо колес циркулярные пилы. Ты прикинь: каждая собака знает Дика Дастардли, Матли, Пенелопу Питстоп, Питера Перфекта, профессора Пата Пендинга и Муравьиную Банду. Но никто не помнит Чурбана Руфуса и Пилу.

– Слушай, точно! – воскликнул Маккензи. – Чурбан Руфус – это такой здоровенный лесоруб, а Пила – это мандавошка типа белочки.

– Какая, блядь, белочка! – Трейнор покачал головой. – Пила не белочка, а бобриха. Скиннер, подтверди!

– Угу, самая лучшая из рисованных американских бобрих, – осклабился Скиннер. – На втором месте после Памелы Андерсон.

Потом они вышли из бара, и Макгриллен толкнул какого-то мужика: мгновенно вспыхнула драка, закружился вихрь ударов. Трейнор и Маккензи, конечно, бросились в гущу, но Скиннер остался в стороне и наблюдал, как трое его приятелей мочат пятерых. Помощь им не требовалась. Да он и не собирался встревать. Еще чего, за Макгриллена заступаться!

Позже пришлось лепить маловразумительные оправдания: якобы он в дверях сцепился с шестым и т. п. По осуждающему молчанию, однако, было ясно, что его малодушие не осталось незамеченным. Один такой момент может стоить репутации, думал Скиннер со стыдом. Почему же он не вмешался? Конечно, драку начал Макгриллен, которого он с детства не любил. И все же…

У меня в голове сразу завертелось: Кей, работа, мать, Рождество… Вся моя гребаная жизнь – что, если я ее потеряю? Тьфу… Ведь мы для того и деремся! Бунтуем, чтобы не потонуть в бытовом болоте, чтобы серая суета не захлестнула наши мозги. Какого же черта я стоял?!

Кей дома не оказалось. Почти всю ночь Скиннер просидел на диване, потягивая пиво; потом незаметно погрузился в тревожный сон – но скоро проснулся по нужде и перебрался на кровать. Казалось, не прошло и пятнадцати минут, но, когда он открыл глаза, было уже утро. Тело ломило и зудело: он давеча не удосужился раздеться. Телефон Кей по-прежнему не отвечал. Скиннер послал ей эсэмэску, чертыхаясь и путаясь в кнопках: