Ирвин Уэлш - Клей

Девушка говорит мне:

– Если вы будете шуметь, не пристегнете ремень и не будете сидеть спокойно, мы будем вынуждены применить физическое воздействие, – так, по-моему, она сказала. Да, так она вроде бы и сказала.

А может, я просто пытаюсь себя развлечь.

Снова дурной самолетный обед, опять «кровавая Мэри», чтоб не трястись. Голоса я еще слышу, но они уже не такие угрожающие, так, будто друзья на кислоте или спидах болтают в соседней комнате, роняют походя один-два необдуманных, но беззлобных комментария. Такое безумие мне не страшно, к этому вполне можно привыкнуть.

Снова самолет. Лечу домой.

Тела. Нет, только не похороны. Твоя мама, похоже, боится худшего.

Худшего. Про худшее я ничего не знаю. Нет, знаю.

Голли умер.

Потом всех еще тряхнуло, даже больше, чем следовало. Пришло известие, что за день до его смерти Полмонта жестоко изувечили прямо у него дома. Он едва выжил. Подробностей мы не знали. Да, нас не должно было это так взволновать, потому что на Полмонта нам было насрать, но между этим нападением и смертью Голли обозначилась неразрывная связь.

Много ходило слухов. До Голлиных похорон тянулось несколько странных дней. Нам хотелось верить, что к нападению на Полмонта Голли не имеет никакого отношения, и одновременно, что это именно его рук дело. Как будто оба эти утверждения нужны были, чтобы оправдать в наших глазах его жизнь или, скорее, его смерть. И то и другое, конечно же, не могло быть правдой, правда была одна.

В те дни царила такая неразбериха, что никто толком не знал, что произошло с Полмонтом. Одни говорили, что ему прострелили шею, другие, что перерезали глотку. Что бы там ни было, он выжил и какое-то время лежал в больнице. Наверняка было известно, что ранили его в горло, потому что гортань была повреждена, и чтоб он мог разговаривать, ему вставили такую штуковину с кнопкой. Мы еще его Далеком [66]прозвали.

Все, конечно, думали на Голли, но я-то знал, что малыш не был на такое способен. Я бы скорее поставил на кого-нибудь из банды Дойла. Эти упыри изменчивы до безумия, и каким бы крутышом ты себя ни считал потому только, что водишь с ними компанию, на самом деле ты один из самых уязвимых людей на земле, так как в любой момент можешь просто выпасть. И момента этого не избежать. Один из них мог затаить на Полмонта по целому ряду причин: сдал, приссал, зажал или совершил другой проступок, за который у них полагается высшая мера.

Незадолго до похорон мне позвонила Гейл. Когда она сказала, что хочет меня видеть, я удивился не на шутку. Она буквально умоляла, и мне не хватило духу отказать. Она напомнила мне, что я был у Голли свидетелем. Потом она подкормила мое тщеславие и самолюбование, сказав, что я справедлив и никогда никого не осуждаю. Это был явный пиздеж, но нам ведь нравится, когда говорят то, что мы хотим слышать. У Гейл отлично получалось манипулировать людьми, и делала она это неосознанно, что лучше априори.

Помню свадьбу. Для речи свидетеля я был зеленоват, но старшие товарищи не стали судить меня слишком строго. Общее невысказанное мнение сводилось к тому (или, может, это была моя паранойя), что Терри лучше справился бы с этой задачей: уверен в себе, словоохотлив, чуть постарше, женатый мужчина, готовящийся стать отцом. Чего я там наговорил, уж и не помню.

Гейл была очень красивая, смотрелась как настоящая женщина. Голли, напротив, в пиджаке как будто усох еще больше, а килт смотрелся на нем смехотворно. Выглядел он лет на двенадцать, да и было ему восемнадцать, и он не так давно вышел из малолетки. На свадебных фотографиях все это видно. Полный мезальянс. С ее стороны на ужине было несколько мутных персонажей – сестра Дойла и парочка упырей, которых я не знал, но видел в компании Дозо. У меня до сих пор сохранилось несколько свадебных фотографий. Подружками невесты выступали сестра Дойла и Мэгги Орр. По отношению к Голлиным двенадцати я выгляжу на все четырнадцать; два пацаненка с мамами, ну или, во всяком случае, со старшими сестрами.

Я был радостный, потому что привел туда Эмми, из школы. Два года я облизывался на нее, а когда стал с ней встречаться – свадьба была наш второй совместный выход, – только и делал, что выискивал недостатки. Присунул и – поминай как звали. И тем не менее вышагивал я гоголем, смотрел на всех так, будто секс – это мое изобретение, и кричащее самодовольство выдавало во мне мальчишку, которому наконец-то дали.

Всеобщее внимание было сосредоточено на Гейл. Сильно секси. Я завидовал Голли. Только откинулся и каждую ночь проводит в постели с восемнадцатилетней девушкой, которая выглядит на все двадцать один. И хотя на лбу у Голли отчетливо читалось «без меня меня женили», Гейл и виду не подавала. Жена Терри, Люси, была к тому времени уже на сносях. Помню, как они с Терри жестко поцапались и она уехала домой на такси. Терри, по-моему, потом ушел с сестрой Дойла.

Я предложил Гейл встретиться в баре, но она сказала, что хочет поговорить наедине, и пришла ко мне домой. Я еще нервничал, что, если она захочет, чтоб я ее выебал, я не смогу ей в этом отказать.

На самом деле нечего было и беспокоиться. Гейл сильно сдала. Выглядела ужасно. Исчезли былая живость и агрессивная сексуальность. Неопрятная прическа, синяки под глазами, лицо припухшее, одутловатое, фигура в дешевенькой повседневной одежде казалась бесформенной. Впрочем, едва ли она могла выглядеть иначе: отец ее ребенка погиб, а бойфренд лежал с простреленным горлом.

– Ты, конечно же, ненавидишь меня, Карл.

Я промолчал. Отрицать это было бессмысленно, даже если б у меня было на то желание. Это было написано большими буквами у меня на лбу. Я все еще видел только своего друга, лежащего на земле.

– Эндрю был не ангел, Карл, – взмолилась она, – я знаю, он был твоим другом, но в отношениях со мной он проявил другие стороны…

– Все мы не безгрешны, – сказал я.

– Он так изуродовал малышку Жаклин… той ночью он просто взбесился, – скулила она.

Я бросил на нее холодный взгляд.

– А кто в этом виноват?

Она не расслышала или просто предпочла не реагировать на мой вопрос.

– Между мной и Макмюрреем… все кончено. Это так глупо. Между нами ничего нет. Зачем он это сделал… прострелил ему горло…

У меня самого в горле застрял сухой комок.

– Эндрю тут ни при чем, – просипел я, – а если и при чем, не льсти себе мыслью, что он сделал это ради тебя. Он сделал это для себя, за всю хуйню, что ему устроил этот пиздюк Макмюррей!

Гейл посмотрела на меня, и на лице ее проступило разочарование. Видно было, что я ее опустил, но меня бесило, что она вообще от меня чего-то ожидала. Она подожгла «регал», выкурила ее чуть не в две затяжки и достала еще одну. Предложила мне, и хоть мне ужасно хотелось сигарету, я отказался, потому взять что-либо из рук этой суки значило оскорбить память Голли. Я сидел и не мог поверить, как это я еще думал завалиться в койку с этим монстром. Я подумал о ней и Макмюррее, Полмонте, Далеке.