Игорь Редин - Синий роман

…Не верьте Ницше, сказавшему, что Бог умер. Рядом со мной танцевал шестирукий Шива. В каждой его руке было по сигарете. Наверное, Бог любил покурить. За Шивой, жеманно вращая бёдрами, довольно удачно косил под голубого педераста нетрадиционной сексуальной ориентации Зевс Громовержец. Я видел, как он, подтанцовывая, подошёл к Прометею и подарил ему зажигалку "Zippo". Иуда из Кариота тщетно пытался занять у кого-нибудь тридцать монет. Не хватало на марафет. Иисус Христос не одобрял кокаиновых пристрастий Иуды, но дал тому искомую сумму. Безвозмездно. Травись на здоровье. Позже, когда Иуду замели с кайфом итальянские менты (обдолбившись, тот пошёл по Риму в поисках приключений), он, не колеблясь, рассказал карабинерам, кто, когда и как помог ему в приобретении кокаина. Сдал-таки, паразит. «Бог ему судья» говорите? А если Бог не желает никого судить? Должен же кто-то призвать суку к ответу? Впрочем, это буду не я. Ленин не танцевал. Он, мусоля с Муссолини кофе с коньяком, пытался закончить бесконечную партию в одноклеточные шашки с Гитлером. Лидер третьего рейха был белокур, кучеряв и безус, отчего, хоть и отдалённо, но всё же напоминал своего оппонента, взиравшего некогда на нас с октябрятского пятиконечного значка. За столиком рядом, Будда вёл нескончаемо-пространственную философскую беседу с маркизом де Садом. Доктор Фрейд предлагал Маяковскому украсить залупу пирсингом с татуировкой. Его нисколько не впечатлил внушительных размеров член горлопана-бунтаря, который был упичкан шарами и шпалами. Не член, а кукурузный початок. Когда поэт обзавёлся собственным солнцем, то, не сожалея, произвёл с помощью огнестрельного оружия частичную, но углубленную трепанацию собственного черепа, выпустив свои мозги на свободу.

Свобода. Именно этим словом можно обозначить состояние души и тела обитателей дискотеки Ватикана.

И только один Один тщетно пытался отогнать от себя бестелесный и от этого надоедливый, словно муха, вездесущий дух Мао.

Тайна маленького города.

Вернувшись домой и обнаружив в нём вместо Иваны, ворох распечатанных, но не прочитанных писем (читать чужие письма неприлично), Костик ушёл в запой. С собой он позвал меня.

Теперь я нахожусь в Мисхоре, не знаю, куда подевался Костик, но точно знаю, что трезвые мысли почему-то приходят в голову обязательно с бодуна.

Мисхор – милый и достаточно уютный посёлок. Однако поймать в нём машину после двух часов ночи – дело такое же гиблое, как спастись от Фредди (чуть было не написал Меркъюри) в «Кошмаре на улице Вязов», а посему я торчу на автобусной остановке, как бельмо на глазу, в ожидании любого вида транспорта. Какого угодно. Лишь бы ехал. В кармане у меня столько денег, что я вполне могу позволить себе купить какой-нибудь «Запорожец». Но его нет и, судя по всему, не предвидится. Придётся дожидаться утра. «Утро туманное, утро седое…», – запел я, устраивая своё тело в горизонтальном положении на довольно узкой лавочке. Настолько узкой, что впору сразу лечь на бетон, потому что тому, кто на ней уснёт, просто положено с неё свалиться.

Перед тем, как расположиться на трапециевидной скамейке, я, конечно, попытался зайти к Светке. И даже зашёл к ней. Дверь мне открыли (спасибо), но дальше, простите, никак. И это самое «никак» произошло из-за того, что я с ней спал. И делал это хорошо. До тех пор, пока не прекратил свои сексуальные домогательства и не потому, что завязал, а просто оттого, что нашёл для них другой, более интересный объект.

Ну, что ж, час мести пробил. Давай, Светлана, гони меня, как вшивую бездомную собачонку для того чтобы понял я, какую женщину не оценил и не долюбил я какую женщину. Хотя, будь я на её месте, то поступил бы с точностью до наоборот. Чтобы, проснувшись утром в её тёплой постели и осознав свою исключительную ничтожность, умереть от всепоглощающего стыда. Но сделать это мне не дал майор милиции, который разбудил меня на автобусной остановке, сказав: «Что ты тут делаешь?» Всё-таки, я уснул на этой узкой лавочке, а, уснув, упал с неё, а, упав, не поднялся, потому что был пьян, как свинтус невменяемый.

И вот я еду в ярко-желтом, как канарейка, ПМГ в Алупкинское отделение милиции за то, что спал на бетоне. Правда, во всём этом хозяйстве есть и положительные стороны, а именно: я, наконец-то, куда-то еду.

Продержав в обезьяннике около четырёх часов и не выдвинув против меня никаких обвинений, меня отпустили на все четыре стороны. Глупо наказывать человека за то, что тот просто спал. Пусть даже не очень тверёзый и не в совсем подходящем для этого месте.

Пошёл я туда, где наливали. И интересовал меня, отнюдь, не лимонад. Помню только свой путь к ближайшему кафе и свои первые сто пятьдесят грамм водки, предусмотрительно разделённые на три равных части. Всё остальное словно в тумане.

«Утро туманное, утро седое…» Из тумана периодически выплывали и оседали в моей голове не челны Степана Разина, а вещи более обыкновенные. Хотя, если бы я увидел в тот момент вышеозначенного гражданина на расписных водных средствах передвижения, то этому совершенно не удивился бы. Вместо него я, как бы наблюдая за собой со стороны, видел сначала такси, в котором я куда-то ехал, затем ресторан в районе перевала, после чего опять такси, с помощью которого моё тело добралось до Симферополя.

Железнодорожный вокзал. Кассы. Перрон. Поезд. Вагон-ресторан. И, наконец, какой-то город, в гостинице которого я остановился.

Город был настолько мал, что впору обозвать его просто городком, и даже на карте местного значения его не было. Город был, но его не было.

Я проснулся. Головушка бобо, во рту бяка, а тело – пластилин – лепи, что хочешь.

Пришли скульпторы и, не смотря на то, что в целом они были достаточно обходительны и крайне вежливы со мной, постучать в дверь они забыли, а может быть, у них это не заведено, и предупреждающий стук в дверь для них являлся анахронизмом.

Дав мне чего-то понюхать, чего-то глотнуть, они вылепили-таки из меня нечто очень похожее на человеческий организм.

– Здравствуйте, – сказала миловидная молодая женщина, почти девчонка, – Как добрались?

– Добрый день, – ответил я, – спасибо, не помню.

– Вечер, – поправил меня один из её спутников.

– Что вечер? – не понял я.

– Сейчас вечер. А именно: двадцать три часа по Москве, – уточнил другой и раздвинул тяжёлые шторы.

– Подождите. Получается, я проспал целые сутки? – не поверил я, потому что сон алкоголика тревожен и краток, и мне не раз, на собственном опыте приходилось в этом убеждаться.

– Если быть более точным, то неделю.

– Что!? – закричал я, удивлённый даже не столько тем, что целая неделя выпала из моей жизни, словно птичка из открытой клетки, опьянённая воздухом свободы и склеившая ласты от внезапно нахлынувшего на неё счастья, сколько тоном, каким это было сказано. Как будто речь шла о двух-трёх часах, максимум.