Игорь Редин - Синий роман

– Судя по всему, забыть о ней постарался ваш создатель?

– Он о многом позабыл написать, – сказала Жанна и в сердцах добавила: – писака.

– И, что теперь делать?

– Ты должен переписать нашу историю, – в её голосе таилась надежда, – Согласен?

– Я попробую, – замялся я, и не потому, что набивал себе цену, а, просто помня о той массе претензий, которые мне предъявляли герои моих рассказов, появившись однажды в моём доме, я опасался неудачи. Слишком много поставлено на карту.

– Попробуй, – надежда, став явной, переросла в уверенность.

– Попробую, – повторил я.

Для того чтобы переписать, не грех было бы знать, что именно я должен переписывать. Основное место в рассказе отводилось маньяку, который явно не дружил с головой и мочил народ направо и налево, а для пущей сексуальности обладал неотразимой внешностью, на которую клюнула добрая половина его потенциальных жертв. Несложно догадаться, все они принадлежали к прекрасной половине человечества.

Я, попивая кофе и пыхтя сигаретой, с третьего захода приступил к переделке того, что принесло столько страха обитателям городка. Но, как я не пыхтел, мне не удалось даже просто начать повествование. Я думаю: виновато здесь время. Время суток. На бумаге был вечер… и не только на ней. А, как водится, утро вечера мудренее.

Зеркало по плотности напоминало воду. Я аккуратно, чтобы не разбить, входил в него для того, чтобы затем войти в следующее. Проделать эту несложную, но крайне ответственную процедуру я должен был пятнадцать раз. И только пройдя все пятнадцать зеркал, я становился счастливым обладателем заветного ключа от какой-то непонятной, но не менее заветной южной стороны Ай-Петри, открыв которую, я проснулся. Утро мне улыбалось своей мудростью.

Я работал, как проклятый по три-четыре часа в сутки. Если я пытался корпеть над бумагой сверх этого лимита времени, мои мозги объявляли забастовку, отказываясь выполнять свои функции. Через три дня рассказ, больше напоминающий очерк о жизни провинциального городка, был готов. Я просто переписал содержание злополучного рассказа, убрав из него всё, что касалось кровожадного психопата. Кошек я оставил, но наделил их мягким характером и кротким нравом. Не кошки, а ангелочки. Только без крылышек и на четырёх лапках.

Немного подумав, решил, что будет лучше, если жители этого многострадального города так и не узнают, что есть в несовершенном мире такое понятие, как милиция. Пусть хотя бы один город на Земле живет без органов надзора. В мире и согласии. Утопия? Утопия, но зато какая!

Жанна вошла сразу после того, как я поставил точку. Взяв в руки пять тетрадных листков, исписанных моим мелким корявым почерком, она уселась в кресло и углубилась в чтение. Через полчаса, положив на стол мой очерк, произнесла: «Подождём» и, ничего не говоря, вышла из номера.

Ждать пришлось не долго. Неделю спустя кошки вновь заставили день стать ночью. Все мои старания коту под хвост. И когда они, разочаровавшись в происходящем или во мне, собрались отправить меня обратно, я решил взять инициативу в собственные руки.

– Мне нужен пистолет.

– Зачем? – логично спросили у меня.

– Я убью его. К тому же, у вас нет милиции. Так что мне ничего не угрожает.

Мои доводы оказались железными и мне выдали инструмент. Для начала я попытался подарить смерть жестяным банкам. Однако банки были начеку, и первый раз я попал по юркой и увёртливой жестянке лишь на исходе третьей обоймы. А на исходе недели, я уже достаточно уверенно стрелял, поражая четыре предмета из восьми выстрелов.

Направляясь на мокрое дело, я, чтобы как-то унять нервную дрожь, купил в лотке три банана. Люблю бананы. Кожуру, за неимением какой-нибудь ёмкости для мусора, аккуратно положил на пол перед квартирой моей потенциальной жертвы. Полон решимости, я нажал на кнопку дверного звонка.

Меня не ждали. И это хорошо, потому что, знай он о моём визите, не избежать мне временных трудностей, достающихся, как правило, во всех американских боевиках, главному герою. А так, ничего. И я, словно Гай Юлий Цезарь, который «пришёл, увидел, победил», пришёл и убил сразу двух зайцев.

Первым зайцем был маньяк, которого я подстрелил словно куропатку с первого же выстрела. На всякий случай я, как заправский киллер, сделал контрольный выстрел в голову. Мне бы очень хотелось написать, что его мозги заляпали стену и потолок, но из раскуроченного затылка лишь лужа чёрной крови (и, вообще, изображение было чёрно-белым) растекалась по полу.

Всё могло бы произойти именно так или почти так. Но, по какому-то совершенно нелепому стечению обстоятельств, в моё идеальное, с точки зрения криминалистов, убийство вкралась досадная опечатка, из-за которой, всё случилось несколько иначе.

Дверь мне открыл блондинистый крепыш в халате, с голыми ногами, обутыми в домашние тапочки. Боясь привлечь внимание соседей, я попытался войти в его квартиру. Но он сам вышел на лестничную площадку, многозначительно и не менее загадочно улыбаясь. Может быть, он принял меня за голубого? Не знаю. А уточнить мне не дала кожура банана, поскользнувшись на которой, он полетел вниз по ступенькам и сломал себе шею. Человек со сломанной шеей – не жилец на этом свете.

Зайцем за номером два стали отомщённые и таким образом успокоившиеся души невинно загубленных людей. Кошки исчезли, и страх вместе с ними.

Стометровка включала в себя дистанцию в сто пятьдесят метров, и я легко, словно удачно пошутил, преодолел её, потратив на всё это хозяйство каких-то пятнадцать целых и восемь десятых секунды. На финише меня ждал приз с майором милиции в руках, который проговорил: «Что ты тут делаешь?».

Проснулся. Всё-таки, я уснул на этой узкой лавочке. А, уснув, упал с неё. А, упав, не поднялся, потому что был пьян, как свинтус невменяемый.

Лида.

Что делает мужчина, когда узнаёт, что его оставила любимая женщина? Некоторые пытаются расстаться с жизнью при помощи верёвки или алкоголя, наркотиков или ножа, витаминов группы "В" или каких-нибудь других антидепрессантов, а Костик, вспомнив народную мудрость про клин клином, просто пошёл по бабам. Ходил он не долго, но настолько активно, что в мыслях его светлых и непорочных стали сгущаться коварные сумерки.

Ветер. Он легко разогнал тучи в голове и отправился наводить порядок в моей несовершенной душе. До него там порезвилась память. Я бродил по знакомым, но давно покинутым местам и ел мороженое на палочке. Ржавый лист шуршал несмело под неспелыми ногами. Стихи – это тоска по родине. Но я не поэт, и мне неведома ностальгия. Моя родина, словно пачка сигарет, всегда со мной. Просто приятно, ничего не делая, идти по солнечным осенним дорожкам, есть пломбир за двадцать копеек, и слушать запиленную пластинку опавшей листвы. Она шуршит под ногами спешащих куда-то прохожих. В старом парке звучит музыка.