Чак Паланик - Проклятые (Damned)

Нет, я умерла не так. Как я уже говорила, я умерла от того, что обкурилась марихуаной. Я не замерзла до смерти.

И никакой похотливый охранник меня не поймал. Вот елки-палки!

Вытянув перед собой руки, как сомнамбула, я маршировала по школьной территории, собирая волосами снежинки, пока мои ступни совсем не онемели. Потом, решив, что не хочу всю жизнь ходить со шрамами от обморожения, я побежала к двери общежития. Но когда я схватилась мокрыми руками за стальную ручку, мои пальцы и ладони примерзли к металлу. Я потянула, но дверь, как оказалось, давно захлопнулась. Я не могла никуда побежать и позвать на помощь, не могла вернуться в свою уютную кровать, а вокруг ледяной кристаллик за кристалликом складывались в смертельную ночь.

Да, может, я и мечтательная, романтичная девчонка, даже еще не подросток, но я способна заметить метафору, если меня тычут в нее носом. Молодая, не расцветшая девица замерзает на пороге между безопасным детством и ледяной пустыней грядущего полового созревания, слой нежной девственной кожи держит ее в плену, и тэдэ и тэпэ…

Но нет, дети из богатых семей, заключенные швейцарских интернатов, отличаются большой находчивостью. Мы все знали, что какая-то ловкая ученица несколько лет назад выкрала ключ от общежития, Самый Главный Ключ, и спрятала его под камнем у главного входа. В случае если какая-нибудь распутная мисс Гуляка Гуляккинс сбежала на тайную оргию или выскочила покурить сигаретку и обнаружила, что дверь захлопнулась, ей нужно было просто взять этот ключ, предназначенный именно для таких нехороших случаев, а потом вернуть его на место. Однако, как ни был удобен этот общий ключ, он лежал под камнем в нескольких шагах от меня, а мои ладони примерзли к ручке двери, и я никак не могла до него дотянуться.

Моя мать сказала бы: «Сейчас у тебя момент Гамлета».

В смысле, нужно как следует напрячься, чтобы решить, быть или не быть.

Если я стану вопить и кричать, пока не придет охранник, я буду унижена, пристыжена, но жива. А если замерзну до смерти, то сохраню достоинство, но… погибну. Вероятно, для будущих поколений учениц я стану фигурой, не лишенной пафоса и таинственности. Моим наследием станет новый набор строгих правил об учете каждой девочки. И история о призраке, которой мои сверстницы будут пугать друг друга после отбоя. А может, я останусь здесь в виде нагого привидения, которое будет являться им в зеркалах, за окнами, в дальних концах освещенных луной коридоров. Богатые скучающие проказницы будут вызывать мой дух, трижды повторяя перед зеркалом: «Мэдди Спенсер… Мэдди Спенсер… Мэдди Спенсер».

Тоже власть, хоть и не очень мощная.

И да, я знаю термин «диссоциация».

Как бы меня ни привлекало это мрачноватенькое готическое бессмертие, я начинаю кричать.

Я кричу:

– Помогите! Я кричу:

– Ли secours!* Я кричу:

– Bitter, helfen sie mir!**

* Помогите! (фр.)

** Помогите, пожалуйста! (нем.)

Падающий снег мгновенно заглушает все звуки, подавляет акустику полуночного мира, блокирует любое эхо, которое могло бы унести мой голос в темноту.

Мои руки уже стали чужими. Я видела свои босые, посиневшие ноги, но они принадлежали кому-то другому. Они стали синими, как вены Горана. В дверном стекле я видела отражение собственного лица, свой образ в рамке из морозных узоров, которые оставляло мое дыхание. Да, все мы кажемся друг другу немного странными и таинственными, но девочка, которую я увидела, не имела ко мне никакого отношения. Ее боль не была моей болью. Вот Кэтрин Эрншо, ее мертвое лицо смотрится в зимние окна «Грозового Перевала», и так далее, и тому подобное…

Вот блудная я, отражаюсь в свете то ли луны, то ли фонаря, отдираю пальцы от стальной ручки, кожа отслаивается и остается на металле, отпечатки ладоней и пальцев вьются завитками, как морозные узоры. Оставив свою сморщенную карту линий жизни, любви и сердца, эта странная девочка, за которой я наблюдала, с мрачным и решительным лицом идет за ключом на застывших, негнущихся ногах и спасает мне жизнь. Эта девочка, мне не знакомая, распахивает тяжелую дверь, и ее руки снова прилипают к ручке, срывая еще один слой хрупкой кожи. Руки незнакомки так замерзли, что даже не кровоточат. Металлический ключ так пристал к пальцам, что ей пришлось лечь с ним в постель.

Только под одеялами, покачиваясь на волнах сна, девочка оттаяла, и ее руки начали тихо истекать кровью на белые крахмальные простыни.

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Только НЕ ПОДУМАЙ, что я какая-то там мисс Блуд де Блудон. Да, я читала «Камасутру», но так и не уяснила, к чему выделывать этакие кошмарные акробатические этюды. Мое отношение к сексу можно определить как полное интеллектуальное понимание при крайне низкой оценке эстетичности. Прошу простить мне это невежественное отвращение. Хоть я и знаю, какой орган что стимулирует, как причудливо и мрачно взаимодействует фаллос с разными отверстиями, как происходит необходимый для размножения вида обмен хромосомами, пока что я не увидела в этом процессе привлекательности. Короче: бе-е-е.

Я не случайно перешла от сцены, где я и мои спутники сталкиваемся с голой великаншей, до воспоминаний, где нагая я сама и исследую свою внутреннюю и внешнюю среду без привычного прикрытия в виде одежды или стыда. В гигантской обнаженной фигуре Пшезполницы я, без сомнения, чувствую себе подобную. Я даже восхищаюсь женщиной, которая может демонстрировать себя без всякого стеснения, не задумываясь о том, как ее будут осуждать или использовать зрители. Видимо, однажды на Хэллоуин нарядившись в Симону де Бовуар, я навсегда останусь немного Симоной.

Сатира Джонатана Свифта входит в обязательную программу младших классов – даже в моей школе, – но обычно ограничивается первым томом «Путешествий Гулливера». В самых смелых и прогрессивных школах в качестве иллюстрации понятия иронии ученикам дают классическое эссе Свифта «Скромное предложение»*. И лишь немногие учителя рискнули бы показать ученикам второй том мемуаров Лемюэля Гулливера о приключениях на острове Бробдингнег, где великаны ловят его и держат дома, как зверушку. Нет, гораздо безопаснее давать детям, этим бессильным, крошечным существам, историю о том, как другие малютки захватывают в плен великана, всячески помыкают им и не убивают лишь потому, что его гаргантюанский труп может разложиться и создать угрозу общественному здоровью.

* «Скромное предложение» (англ. A Modest Proposal) – едкий сатирический очерк Джонатана Свифта, в котором он предлагает употреблять в пищу ирландских детей, чтобы таким образом бороться с бедностью.

Большинство детишек так и не узнает, что в королевстве Бробдингнег пикареска Свифта приобретает весьма вызывающие и откровенные черты.