Андрей Король - Преображения

Девочка, озираясь по сторонам, спряталась за негустую ракиту. Безротый, с бурыми язвами на хилом теле, выследил ее и напал, его гриб не мог влезть в нежную щелку, поэтому он ножом чуток надрезал сверху. Второй рукой он сдавливал шейку. Девчушка сипела, пока он входил в нее. К этой паре присоединился гнилозубый старичок. Его сморчок массажировал простату безротому, чьи оловянные глаза светили бледным золотом свечи. Старичку длинным языком лизал яички козьеголовый лев. Его серо-желтая шерсть пахла гарью. Хвост отпугивал зеленых мух. Член кончал меловым соком.

Рядом трахались тщедушные юноши, они феллировали мандалой. Матовое серебро кожи пахло потом. К ним подкрался краснозадый павиан и стал покусывать их ягодицы. Светловолосый мальчик подрачивал пунцовый стручок обезьяны.

Девочка была задушена тогда, когда безротый вылил из себя свинцовую жижу. Затем он вынул член старика из своей промозглой жопы и встал на колени. Старик понимающе буркнул и стал иррумацировать. Лев во второй раз выдавил из своего пениса кремовую кляксу. Его язык шершавил заскорузлый мешочек старичка.

Черствая кукурузина уродливого пса жалила альбиноску в бородатую пиздюлену. Пес рычал и капал слюной на твердые соски. Она громка стонала. Овальные груди, залитые слюнным киселем, привлекли внимание сизокрылого ворона. Его массивный выгнутый вниз клюв стукнул пса по мокрому носу. Пес гавкнул на птицу, его челюсти поймали ворона за мясистую опухоль под клоакой. Горящая трубка пса исторгла светло-серую струю на черную стружку лобка. Птица харкнула червями и пшеничными отрубями. Воронья камедь плюхнулась в ротик альбиноски. После расправы над птицей он стал клыками рыть маргаритковый пах. Его голодное брюхо поглощало трубки, мочевой пузырь и желтый слой жира. Пес, хрумкая зародышем альбиноски, заливал ее кровью и желудочным соком.

Корень Андрея, налитый туманностями, мешал податливую плоть гигантской гусеницы. Трехчлениковые усики изучали его тело, притрагиваясь к соскам, губам, ресницам, торсу, плотным шарам ягодиц, позвонкам, икрам. Максиллы жонглировали кусочками человечьей плоти. Андрей крепко держал гусеницу за щетины. Лаймовое брюшко светилось фосфором и пахло шелком. Прозрачное тело с колючими звездами без какой-либо реакции принимало в себя маршевую динамику фрикций. Смешение тел, огня космических заморозков и последствий расщепления атома. Изморозь клоаки отнимала тепло у мясной палки Андрея. Стебель перестал погружаться в мрачный холод океанических глубин гусеницы.

Над залупой Андрея парил шмелем колибри. Его тонкий хоботок пил нектар. Вилообразный хвост темно-буро поблескивал в трепыхании крыльев.

Тростинкой скелетообразный уродец бил по крестцу полусъединную альбиноску. Его члены скисли под натиском проказы, а фаллос эякулировал густым повидлом гноя от созерцания прелестей мертвой женщины.

— Бафррр, — единорог с прядью серебра на лбу и роговым винтом вступил в рытвину. Копыто застряло. Он ржал и его негодование услышал павиан, задравший насмерть феллирующих парней. Испуганно косясь на раскрытую пасть обезьяны, единорог стал лягаться. Павиан взял в лапы камень и бросил его. Он попал в переносицу. Единорог рухнул. Павиан воинственно надрывался: «Адаррр!». Вырвал рог и стал им дырявить круп еще живого противника, задергались ляжки, словно отпугивая рои кусачих насекомых.

Бумеранг, вылетевший из всполохов зарослей, рассек гортань краснозадого. Трахея заклокотала, и тело павиана стало пищей для варана, чье появление было таким же стремительным, как и любое другое появление хищника Сада. Раздвоенный язык мелькал в прерывистых ручейках артерий. Зловонная пасть вгрызалась в глотку, желудок варана бурчал. Режущие края с вожделением и печалью рвали сырое мясо. Глаза, расположенные по бокам, зорко наблюдали за передвижением соперников на этом пиру голодных. Один из них, жук-великан, надвигался на него. Мощное тело, закрытое хитином надкрыльев, отливало ртутью. Ротовые придатки переходили в выдвижной саквояж пористого влагалища, затхлый запах которого отпугивал самых смелых и опасных хищников Сада. Варана запах лишь отвлек от сытной трапезы, но не испугал. Смоляно-бурые челюсти сомкнулись. Язычок изредка показывался между ними. Жук, шевеля дугами усов, прокладывал просеку своим сплющенным телом по направлению к изодранному павиану. Варан кинулся на одну из лап. Жук отправил его в свой ямчитый рот. Фасетки глаз линзами оглядели участников схваток и совокуплений.

Существо, похожее на богомола, било в пах старика. Пергамент его кожи слетал лоскутьями, обнажая мышечную структуру. Шея богомола была увита гирляндой из половых органов мужчин, нанизанных на затвердевший эликсир слюны. Они все высохли, некоторые уже рассыпались в прах. Старик совсем остался без кожной оболочки. Богомол надломил его исступленное тельце над своей головкой. Его лапы выжимали кобальтовую жидкость. Арбузная мякоть старичка вместе с ресницами ребер, остеопорзом трубчатых костей, бусами позвоночника жадно поедалось насекомым.

Над богомолом пролетела бабочка, спасаясь от клиньев клыков пятикрылого головастика. Весь в жестких темно-бордовых иголках, он не успевал за ее скачкообразным полетом. Тогда он напал на цианового богомола, чьё тело под режущей кромкой сразу же обратилось в пеньку.

Бабочка держала в связке трех девочек и одного мальчика. Под дурманящим запахом секреции брюшка они скользили поплавками в куполах сумерек и в глистных водах сна, чьи водоросли махали пьяным остовом призрачных амфибий. Златотканые миражи язвили кору больших полушарий, таламус, мозжечок, заполняя коростами насилия. Усевшись в свободной яме, бабочка разложила добычу, чьи помыслы и мечты засахарились в мимикрии мелкой камбалы. Рты детей по-рыбьи говорили с немым миром Сада. Одна из девочек, уже с темным руном между бедер и небольшими опухолями сосочков, лежала на спине с открытыми глазами. Тупые глазки чешуекрылого на малоподвижной голове смотрели на припухшую верхнюю губку. Над ней изюм родинки скупо дарил красоту крупным чертам лица. Жевательные лопасти второй пары челюстей раскрылись. Из них начала выпрямляться спираль хоботка. Его кончик вошел в девочку. Она еле слышно застонала. По прозрачной трубке заиграла рассветом юная кровь. Вслед за белоснежными крыльям с гранитными полосками заколыхались и щупики. Пламя жизни, что так слабо ютилось в очаге девочки, погасло. Следующей была большеротая малышка с курчавой головкой. Прыщавые половые губки без сопротивления приняли хоботок. Ее высосали намного скорее. Темный пепел небытия лег на вогнутый животик и свод желтых ребер. Третьим цветком был мальчик. Нектар из его попки не напитал голод бабочки. Последняя девочка виляла щенячьим хвостиком. Облезлые щечки в черных дырочках гасли медленнее, чем у других жертв. Она с каждой порцией, что сосало из нее насекомое, выгибалась, сворачиваясь в клубочек. Выдохнув углекислоту и аммиак, девочка открыла пустые черные глазницы. Тела детей залоснились бледным светом тлена. Помертвевшие лики окостенели воском.