Андрей Рубанов - Великая Мечта

– Зачем я стану покупать тебе жвачку, если тебя – нет?

– А ты купи. Это действие будет означать, что для тебя я – есть. Существую.

– Ты и так существуешь. Со жвачкой или без жвачки. Ты для меня особая фигура. Все эти пятнадцать лет ты всегда находился рядом со мной. Я советовался с тобой почти каждый день. Для меня ты не погиб. Мертвые спасаются в нашем подсознании, словно в ските, в дальнем монастыре. В нужный момент они приходят на помощь. Влияют и советуют...

Друг с интересом огляделся и даже ухитрился подмигнуть каким-то дамам.

– Значит, тебе понятно, почему я здесь. А теперь ответь, с какой стати ты пьешь посреди рабочей недели? У тебя что, праздник? Или отпуск?

– Отмечаю очередную коммерческую неудачу.

– А может, тебе вместо пьянки все-таки следует в спорт-зальчик сходить? Побиться с кем-нибудь? Постучать по груше? Или по челюсти спарринг-партнера?

– Здоровый образ жизни, – саркастически отреагировал я, – есть натуральный самообман. У меня же все подсчитано. Регулярные походы в спортивный зал отнимут у меня около сорока часов и около пятисот долларов в месяц. Проще и выгоднее снимать стресс в кабаке, нежели в фитнес-центре.

– А что такое «фитнес-центр»?

– Спортивный зал.

– Почему это теперь так странно называется?

– За пятнадцать лет язык изменился. Тебе, как журналисту, процесс перерождения языка должен быть понятен.

Юра усмехнулся, но появившееся было в его глазах озорство опять сменилось печалью.

– Какой я журналист. Я не написал ни одной статьи. Я вор и бандит. За это меня убили. Лучше бы меня убили за статьи в газетах, чем за кражи и вымогательства.

– А за что, кстати, тебя убили? И кто? Я не смог это выяснить.

– А выяснял?

– Так... – уклончиво ответил я. – В основном коллекционировал слухи. Менты убийц не нашли.

– Я знаю.

– Кто это сделал? Принесли жвачку, и друг засунул пластинку в рот, поломал белыми зубами двадцатилетнего мальчишки и громко зачавкал.

– Кто ж тебе скажет. Я разозлился и решил, что надо выпить еще.

– Не хочешь – не говори.

– Не скажу, – ответил друг. – И, кстати, больше не пей. Тебе хватит. Пойдем-ка лучше пройдемся. Счет, пожалуйста!

– Может, ты за меня еще и заплатишь?

– Могу. Я все могу за тебя сделать. И даже без твоего согласия.

– Откуда у тебя деньги?

– Все деньги в этом мире принадлежат мертвым.

Тут Юра извлек из кармана пачку купюр толщиной с «Капитал» Карла Маркса. Я развеселился и выхватил богатство из его рук.

– Немецкие марки! Швейцарские франки! Послепавловские тысячерублевки! Где ты это взял?

Старый друг обиделся и отобрал у меня свое богатство.

– Я от своих денег неотъемлем.

– Прекрати говорить афоризмами. Это моветон. А бумажки свои спрячь и никому не показывай. Франки, кроны, марки, крузейро, песеты и лиры больше не имеют хождения. Теперь существует единая валюта. Евро. Выглядит вот так.

Юра осторожно взял желтую бумажку и провинциальным жестом рассмотрел ее на свет.

– Какая-то фигня, а не деньги. Фантики.

– Тем не менее. За пятнадцать лет произошло много важного, брат. Два дефолта, реформа и деноминация... Вот, полюбуйся. Это новые русские деньги.

– Новые?

– Да.

– А старые?

– Выбрось.

– Еще чего. Все-таки деньги. Пригодятся... Я уплатил по счету и повел друга прочь, ощущая в голове дурноту. Впрочем, я крепкий винопийца и потерей самоконтроля не страдаю. Никогда не шатаюсь и веду себя смирно. Непонятно только, почему сейчас на мне белые спортивные штаны с синими лампасами? И почему так спокойно и легко на душе, словно мне не тридцать шесть, а двадцать, словно я еще не отравлен неудачами?

– Стой, – сказал я и вытер пьяные сопли воротником распахнутой дубленки. – Давай-ка, Юра, здесь расстанемся. Что-то мне не по себе.

– Перестань, – беспечно ответил друг. – Пройдемся. Покажешь мне новую жизнь.

Но мне не хотелось прохаживаться на публике в прикиде времен расцвета солнцевской братвы, и я с усилием пробормотал:

– Тебя – нет. Ты всего лишь один из обитателей моего подсознания. Глубоководная рыба. Из тех, у кого перед носом болтается светящийся маячок. Дураки во тьме приплывают на свет, а там – пасть с зубами...

– Зря ты так. Я не тварь зубастая. И никогда ею не был. Я лишь хотел, чтобы мои мечты сбылись. А сейчас – не мешай.

Ресторан являлся частью огромной торговой колоннады, и друг издал восторженное восклицание, увидев ярко освещенное пространство, забитое нарядно одетыми гражданами. Неторопливо двинулся мимо идеально чистых витрин, где застыли в индиферрентных позах плоскогрудые манекены, обряженные в замысловатые дизайнерские причиндалы текущего модельного года. Вышагивал, словно на прогулке по ботаническому саду, то и дело притормаживая и с любопытством рассматривая разнообразные формы местной жизни: вот группа старшеклассников интенсивно пожирает гамбургеры, вот блондинка с силиконовыми грудями увлекает спонсора в золотой магазин, вот обеспеченная мамка деловито тащит стесняющуюся дочку в отдел нижнего белья, вот усталые предприниматели средней руки отовариваются импортным пивом.

– Понятно, – произнес он. – Комфорт, чистота, красивая одежда... Мечты сбылись...

– Не для всех. В этот миг прямо по курсу нарисовался чрезвычайно щуплый, но очень уверенно выглядящий юноша лет эдак, на глаз, семнадцати, с однозначно кавказским орнаментом лица, – классический архетип тифлисского кинто, невесть каким образом занесенный на московскую окраину. Нет, известно, каким образом – в силу логик имперских миграционных процессов.

Такие парнишечки ныне тысячами и десятками тысяч устремляются из нищих бывших колоний в центр, в столицу, дабы здесь приискать себе лучшей доли. Ведут себя – дерзко. Их можно понять. Тут они ощущают себя хоть и жирно, но неуютно. Все-таки чужая земля, чужое место, чужой город – ходи, блатуй, понтуйся, изображай серьезного – а хрена лысого изобразишь. Не твоя земля, не твое место, не твой город. Чужаку кисло тут.

Черные штаны, такая же курточка, такая же стрижечка, такая же походочка, узкие плечики недоросля – однако движется так, словно вся галерея отстроена на его деньги. Хотя мне, полуседому злодею, с первого взгляда понятно, что в карманах черных штанов более ста рублей одномоментно отродясь не водилось.

Парнишечка и не подумал убраться с моей дороги. То ли был он природный хам, то ли дурно воспитан, без уважения к старшим, то ли и то и другое вместе – в общем, я тоже не свернул. И врезался, своими семьюдесятью килограммами тухлого жира и дряблых мышц, плечом в плечо. А как вы хотите? Дураков надо учить.

Мальчишка завибрировал и отпрыгнул.

– Чего такое?! – с глубокой обидой выкрикнул он и принял, кретин, боевую позицию.