Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод Д.Савочкина)

Хлоя была реальной историей.

Хлоя была похожа на скелет Джони Митчелл, которому позволили улыбаться, прийти на эту вечеринку, и быть особенно дружелюбным со всеми. Изображение любимого всеми скелета Хлои, размером с насекомое, пролетело сквозь своды и галереи дороги назад ровно в два часа утра. Её пульс взвыл воздушной тревогой, и начал отсчёт: Приготовьтесь к смерти через десять, через девять, через восемь секунд. Смерть наступит через семь, шесть…

Ночью Хлоя пробирается сквозь лабиринт собственных закупоренных вен и горящих бронхов, не смачиваемых больше лимфой. Нервы выглядят, как натянутые в ткани провода. Нарывы набухают в ткани вокруг неё, как горячие белые жемчужины.

Отсчёт продолжается, приготовьтесь к эвакуации желудка через десять, через девять, восемь, семь.

Приготовьтесь к эвакуации души через десять, девять, восемь.

Хлоя разбрызгивает вокруг огромные запасы урины из своих несгибающихся коленей.

Смерть наступит через пять.

Пять, четыре.

Четыре.

Вокруг неё фонтан паразитической жизни окрашивает её сердце.

Четыре, три.

Три, два.

Хлоя складывает руки одна на другую на груди.

Смерть наступит через три, через два.

Сквозь открытый рот пробивается лунный свет.

Приготовьтесь к последнему вздоху, сейчас.

Эвакуация.

Сейчас.

Душа отлетает от тела.

Сейчас.

Смерть наступает.

Сейчас.

Чёрт возьми, это должно было быть так здорово, это тёплое смешанное воспоминание о Хлое, зажатой в моих объятьях и Хлое, мёртвой где-то там.

Но нет, за мной наблюдает Марла.

Во время направленной медитации я открываю свои объятья, чтобы принять своего внутреннего ребёнка, и этот ребёнок — Марла с сигаретой во рту. Никакого белого исцеляющего шара света. Лгунья. Никаких чакр. Представьте свои чакры распускающимися, как цветы, и в центре каждого из них — замедленный взрыв ласкового света.

Лгунья.

Мои чакры остаются закрытыми.

Когда заканчивается медитация, каждый вытягивается и вращает головой, и приподнимается на носочках в ожидании. Терапевтический физический контакт. Для обнимашечек я в три шага допрыгиваю до Марлы, которая смотрит мне в лицо, пока я жду команды.

Вот и всё, подаётся команда, обними человека рядом с тобой.

Мои руки смыкаются вокруг Марлы.

Выбери сегодня кого-нибудь особенного.

Сигаретные руки Марлы прижаты к её бокам.

Кто-нибудь, скажите, как вы себя чувствуете.

У Марлы нет рака яичек. У Марлы нет туберкулёза. Она не умирает. Конечно, в этой заумной мозго-жопной философии мы все умираем, но Марла умирает не так, как умирала Хлоя.

Подаётся команда, поделись собой.

— Ну что, Марла, нравится водить их за нос?

Поделись собой до конца.

— Послушай, Марла, убирайся. Убирайся. Убирайся.

Вперёд, можешь плакать, если есть о чём.

Марла вылупилась на меня. У неё карие глаза. На мочках её ушей морщины вокруг дырочек из-под серёжек, но самих серёжек нет. Её потрескавшиеся губы стянуты мёртвой кожей.

Вперёд, можешь плакать.

— Ты тоже не умираешь, — говорит Марла.

Вокруг нас стоят парочки и рыдают, уткнувшись носом друг в друга.

— Ты скажи мне, — говорит Марла, — а я скажу тебе.

— Мы можем поделить неделю, — говорю я. Марла может взять себе заболевания костей, мозговых паразитов, и туберкулёз. Я оставлю себе рак яичек, кровяных паразитов и органическую мозговую деменцию.

Марла говорит:

— А как насчёт прогрессирующего рака желудка?

Девочка хорошо сделала свою домашнюю работу.

— Мы поделим рак желудка. — Она возьмёт себе первое и третье воскресенье каждого месяца.

— Нет, — говорит Марла. Нет, она хочет его полностью. Рак, паразитов. Зрачки Марлы сужаются. Она никогда и не мечтала, что сможет чувствовать себя так клёво. Она наконец-то почувствовала себя живой. Её кожа очищалась. За всю свою жизнь она ни разу не видела мертвеца. У неё не было настоящего чувства жизни, потому что ей не с чем было сравнивать. Но зато теперь тут были и умирание, и смерть, и утрата и горе. Рыдания и судороги, страдания и раскаяние. Теперь, когда она знала, куда мы все идём, Марла чувствовала каждое мгновение жизни.

Нет, она не бросит ни одну группу.

— Бросить всё, и вернуться к тому ощущению жизни, которое было раньше? — говорит Марла, — Я работала в похоронном бюро, и чувствовала себя хорошо только потому, что я ещё дышу. Ну и что, если я не могу найти работу, которая мне нравится.

«Ну так возвращайся в своё похоронное бюро», — говорю я.

— Похороны — это детский лепет по сравнению с этим, — говорит Марла, — похороны — это лишь абстрактная церемония. А здесь ты получаешь истинное переживание смерти.

Парочки вокруг нас двоих вытирают слёзы, сморкаются, хлопают друг друга по спине и отпускают.

«Мы не можем приходить вдвоём», — говорю я.

— Тогда не приходи.

«Мне нужно это».

— Тогда иди на похороны.

Все вокруг нас уже стали по одному и смыкают руки для объединяющей молитвы. Я отпускаю Марлу.

— Как давно ты сюда приходишь?

Объединяющая молитва.

«Два года».

Человек в кругу молитвы касается моей руки. Человек касается руки Марлы.

Обычно эти молитвы начинаются и сразу успокаивают моё дыхание. О-о, благослови нас. О-о, благослови нас и в гневе и в страхе.

— Два года? — Марла прикрывает рот рукой, когда шепчет.

О-о, благослови нас, спаси и сохрани нас.

«Все, кто видел меня здесь два года назад, либо умерли, либо ушли и больше не вернулись».

Помоги нам и помоги нам.

— Ладно, — говорит Марла, — ладно, ладно, ты можешь оставить себе рак яичек.

Большой Боб, большой бутерброд с сыром, рыдающий сверху на мне. Спасибо.

Приведи нас к нашей судьбе. Приведи нас к миру.

— Не стоит благодарности.

Так я познакомился с Марлой Зингер.

Парень из сил специальной охраны всё мне объяснил.

Носильщики багажа могут проигнорировать тикающий чемодан. Парень из сил специальной охраны называл носильщиков Швырялами. Современные бомбы не тикают. Но вот вибрирующий чемодан багажные носильщики, швырялы, должны сдать в полицию.

Я начал жить с Тайлером в общем-то из-за этой дурацкой политики некоторых авиакомпаний относительно вибрирующего багажа.

Когда я возвращался из Даллса, у меня всё было сложено в один чемодан. Когда ты много путешествуешь, учишься на каждую поездку собирать один и тот же набор вещей. Шесть белых рубашек. Две пары чёрных брюк. Комплект-минимум для выживания.

Дорожные часы-будильник.

Электробритва на батарейках.

Зубная щётка.

Шесть пар нижнего белья.

Шесть пар чёрных носков.

Его вернули, мой чемодан вибрировал при отправлении из Даллса, если верить парню из сил специальной охраны, так что полиция сняла его с рейса. В этой сумке было всё. Мои контактные линзы и всё такое. Один красный галстук с голубыми полосками. Один голубой галстук с красными полосками. Это полковые, а не обычные клубные полоски. И один сплошной красный галстук.