Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Амзина)

В Ирландии.

Ты стоишь на площадке на верхушке замковой лестницы.

— Мы можем использовать уксус, — говорит Тайлер, — чтобы нейтрализовать ожог, но вначале ты должен сдаться.

После того как сотни людей были принесены в жертву и сожжены, говорит Тайлер, густая белая масса скапливалась вокруг алтаря, устремляясь по склону холма к реке.

Первым делом тебе надо достичь последней черты.

Ты на площадке в замке в Ирландии с бесконечной темнотищей вокруг, и впереди, стоит только руку протянуть, — каменная стена.

— Дождь, — говорит Тайлер, — омывал место для сожжений год за годом, и год за годом палили людей, и дождь пробирался сквозь древесный уголь, чтобы стать щёлоком в смеси с водой, и щёлок объединялся с оплывшим жиром принесённых в жертву людей, и густая белая масса мыла выползала из-под алтаря и устремлялась вниз по склону холма, к реке.

И ирландцы вокруг тебя со своим маленьких актом сопротивления в темноте, они подходят к краю платформы, становятся на самый край перед бесконечной бездной и мочатся.

И люди говорят, вперёд, добавь свою могучую американскую струю, насыщенную, жёлтую, с огромным количеством витаминов. Богатое, дорогое и ненужное.

— Это величайший момент твоей жизни, — говорит Тайлер, — а ты где-то летаешь, пропуская его.

Ты в Ирландии.

О, и ты делаешь это. О, да. Да. И ты чувствуешь запах аммиака и дневной нормы витаминов группы В.

— После тысячи лет убийств и дождя обнаруживалось, — сказал Тайлер, — что в том месте, где мыло попадало в реку, одежда лучше отстирывается.

Я мочусь на камень Бларни.

— Госсди, — говорит Тайлер.

Я мочусь в свои чёрные брюки с засохшей кровью, вид которой мой босс не переваривает.

Ты в снятом доме на Пейпер-стрит.

— Это что-то да значит, — говорит Тайлер.

— Это знак, — говорит Тайлер. Тайлер битком набит полезной информацией.

— Культуры, которые не изобрели мыла, — сказал Тайлер, — использовали собственную мочу и мочу своих собак для того, чтобы отстирывать одежду и мыть голову, потому что там содержится мочевая кислота и аммиак.

И вот запах уксуса, и огонь на твоей ладони, без перерыва горящий в конце длинной дороги, отступает.

Запах щёлока, обжигающий твои нервные окончания, и больничный тошнотворный запах мочи и уксуса.

— Это было верно — убить всех тех людей, — говорит Тайлер.

Тыльная сторона твоей руки опухла, покраснела — там видна пара губ, точная копия поцелуя Тайлера. А вокруг разбросаны сигаретные ожоги — видать, кто-то плакал.

— Открой глаза, — говорит Тайлер, и его лицо блестит от слёз. — Поздравляю, — говорит Тайлер. — Ты на один шаг ближе к последней черте.

— Ты должен понять, — говорит Тайлер, — первое мыло делалось из героев.

Подумай о животных, которых используют для тестирования новых продуктов.

Подумай об обезьянах-космонавтах.

— Без их смерти, их боли, их жертвы, — говорит Тайлер, — у нас бы не было ничего.

Я останавливаю лифт между этажами, пока Тайлер расстёгивает ремень. Когда лифт останавливается, все эти кастрюльки в тележке официанта прекращают греметь и выпускают пахнущий грибами пар к потолку лифта, как только Тайлер снимает крышку.

Тайлер расстёгивает молнию и говорит: — Не смотри на меня, мне никак, когда смотрят.

Сегодня — томатный суп-пюре с cilantro и моллюсками. Кроме нас никто, даже если принюхается, не обнаружит ничего подозрительного.

Я говорю, поторопись, и кидаю взгляд через плечо — на Тайлера, который уже вытащил на полдюйма своё хозяйство. На это смешно смотреть — будто высоченный слон в белой рубашке официанта и галстуке-бабочке пьёт суп маленьким хоботом.

Тайлер говорит:

— Я же сказал — не смотри.

Дверь лифта, которая находится передо мной, имеет маленькое окошко, которое позволяет мне понять, что творится в служебном банкетном коридоре. Если учесть, что мы остановили лифт меж этажами, мой обзор находится на уровне таракана, ползущего по зелёному линолеуму, и отсюда на уровне таракана зелёный коридор вытягивается в никуда, где в полуоткрытых дверях титаны и их жёны пьют вёдра шампанского, и на каждой — бриллиантов больше, чем я могу осознать.

На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда проходила рождественская вечеринка Юристов из Эмпайр Стейт Билдинг, я поднатужился и навалил в их апельсиновый мусс.

На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и перданул в целую тележку «Boccone Dolce» для чаепития Молодёжной Лиги.

Тайлер знает, как хорошо меренги впитывают запах.

На уровне таракана мы можем слышать пленённую арфистку, извлекающую музыку для титанов, поднимающих вилки с барашком, каждый кусочек размером с поросёнка, в рот, похожий на Стоунхендж с его глыбами.

Я говорю, — да поехали уже.

Тайлер отвечает:

— Я не могу.

Если суп остынет, они отошлют его обратно.

Гиганты, они отошлют что-нибудь обратно на кухню и без всякой видимой причины. Они просто хотят посмотреть, как ты бегаешь вокруг них за их же деньги. На обедах, похожих на этот, они знают, что чаевые уже включены в счёт, так что обращаются они с тобой, как с говном. А мы на самом деле ничего на кухню не возвращаем. Подвинь на тарелке «Пом Паризьён» и спаржу под голландским соусом, подай другому, и всё в полном порядке.

Ну, говорю, просто Ниагара. Река Нил. В школе мы все думали, что если ты положишь чью-нибудь руку в тазик с тёплой водой, то он обмочится в кровати.

Тайлер говорит:

— Ой.

За моей спиной Тайлер говорит:

— О, да. Уф, я это почти сделал. О, да. Да.

За полуоткрытыми дверьми в бальных комнатах за коридором обслуги мелькают золотые, и чёрные, и красные платья, такие же монументальные, как бархатный занавес в Старом Театре на Бродвее. Сейчас и снова — пары седанов «Кадиллак» с салоном чёрной кожи, а там, где ветровое стекло, у них шнурки. А на пути этих самых кадиллаков город, небоскрёбы, — и всё куплено и перевязано красной ленточкой.

Не слишком увлекайся, говорю я.

Тайлер и я, мы превратились в партизан — террористов сферы обслуживания. Подрывники званых обедов. Отель обслуживает званые обеды, и когда кто-нибудь хочет есть, они достают еду, и вино, и пряности, и посуду, и официантов. Они делают всю работу и представляют счёт. И так как они знают, что уже дали тебе чаевые, то обращаются ровно как с тараканом.

Однажды Тайлер обслуживал званый обед. Это случилось как раз в то время, когда Тайлер превратился в официанта-ренегата. Это был его первый званый обед, Тайлер подавал рыбу в прозрачно-белом стеклянном доме, который, казалось, плавал над городом на своих стальных ногах, упирающихся в склон холма. И пока Тайлер соскребал спагетти с тарелок, хозяйка ворвалась в кухню, держа в дрожащих руках обрывок бумаги, развевающийся, словно флаг. Щёлкая зубами, мадам спросила, не видел ли кто кого-нибудь из гостей, спускавшихся по коридору, ведущему к спальным покоям? Особенно кого-нибудь из женщин? Или хозяина?