Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет

– Эти вещи,– степенно вставил я,– мне объяснять не надо. Ты так говоришь, как будто я вчера заехал...

Слава Кпсс улыбнулся.

– А когда же ты заехал?

– Я сижу девятый месяц!

– Ты сидел – в «Лефортово»,– снисходительно растолковал бледнолицый смотрящий. – Там нет Общего Хода. Разве это тюрьма? Реальная тюрьма – вот она! – Слава обвел рукой пространство берлоги, затянутое со всех сторон туго натянутой тканью. – Тут арестанты смогут выжить, только если организуют взаимопомощь. Если каждый будет сам за себя – менты всех раздавят. Будем ходить строем. И хором кричать: «Доброе утро, гражданин начальник!». Как будто мы не в «Матросской Тишине», а на острове Огненный. Слыхал про такой?

– Естественно.

– И хорошо,– вдруг Слава нахмурился. – Я о чем, вообще, говорил?

– Об Общем Ходе.

– Нет. О деньгах. Короче говоря, если у тебя есть возможность помочь, уделить хотя бы рублей пятьсот, то все остальное мы сами сделаем. Напиши письмо, отдай мне. Есть люди – они вынесут твою записку на волю. Другие люди доставят до места, вручат в руки, прямо твоим родственникам – жене, сестре, брату. Заберут у них любой груз и затянут сюда, и отдадут уже в твои руки. Все налажено, братан!

– Так и сделаем,– кивнул я. – Двести долларов для первого раза нормально?

Слава Кпсс солидно прикрыл веки.

– Идеально! Только доллары – не надо. Эту же сумму – всю в рублях, в бумажках по пятьдесят...

– Легко.

– А ты, я вижу, не очень бережливый.

– Я имел в месяц по пять тысяч долларов дохода.

– Сколько?! – вскричал, округлив глаза, Слава.

– Пять тысяч...

Цифру я занизил ровно в десять раз, чтобы не смущать наивного парня.

Вдруг голоса за занавеской, дотоле скупо булькающие, стали громче. Послышались возмущенные возгласы. Лицо Славы сделалось озабоченным.

– Ногу отдавил! – донеслось от стола. – Куда лезешь?

– Пройти дайте! – прогудела в ответ чья-то мощная глотка. – Подвинься, ну!

– А толкаться не надо!

Слава сделал движение, чтобы выйти из «купе», но в щель между занавесками уже вдвинулось мясистое лицо. Я узнал Слона – того, кто зашел в камеру вчера, сразу вслед за мной.

– Часик добрый! – недружелюбно произнес он, быстро оглядев нас двоих и все убранство берлоги; взгляд задержался на мисках с остатками пиршества. – Можно? Есть разговор...

– Заходи,– пригласил Слава, за секунду вновь превратившись из жизнерадостного юноши в переутомленного, искореженного арестанта. – У нас секретов не бывает... Что за проблема?

Крупный, сильно пахнущий организм засопел, тяжело опустился на койку и громко воскликнул:

– Поблем нет! Есть чисто непонятное...

– Просьба,– вежливо перебил Слава Кпсс,– не говори так громко. В хате сто тридцать человек, если все будем кричать – с ума сойдем, сразу...

– Без базара,– кивнул Слон, обтирая нижним краем собственной исподней майки мокрый бугристый лоб.

Жирные плечи громогласного новосела украшали замысловатые татуировки,– не тюремные, а исполненные в тату-салоне кельтские орнаменты.

– Так что за непонятное?

– Ты ведь смотрящий, я угадал? – спросил потеющий Слон.

– Можно и так сказать,– с достоинством ответил Слава Кпсс.

– Смотри,– развязно начал Слон, вновь повышая громкость. – Я вчера зашел в эту хату – и до сих пор мне негде спать. Даже присесть не могу. Поссать – и то проблема. Везде битком, толпа, черти, вши. А я – бродяга по жизни с детства! На хлеб добываю преступным путем! Из братвы, из достойных пацанов, по воле многих знаю! С кунцевскими работал плотно, и с таганскими, и с ореховскими! Теперь попал сюда – а мне тут вообще жизни нет. Конкретно говорю, подбери мне, Бога ради, местечко, хоть пару часиков поспать!

– Да, народу много, – тихо согласился Слава. – Но где спать – ты себе как-нибудь сам придумай. Я тебе место указать не могу. Место можно указать только гаду. Это ты должен знать, раз по воле с братвой общался.

– Негде! – истеричным баритоном возразил Слон. – Негде спать! Даже сесть негде! Пятнадцать часов на ногах стою, падаю уже!

Слава вздохнул.

– Сто тридцать человек нашли, где спать, и ты найди.

– В четыре смены? По шесть часов?

– Пока – так,– миролюбиво развел руками Слава. – Я же говорю, народу много. Потом, если себя проявишь, покажешь неравнодушие к Общему Ходу, и люди это оценят – условия улучшатся сами собой. Мы же не знаем, что ты за человек. На словах здесь все бродяги, крадуны. Но слова надо обосновать всей своей жизнью, согласен?

– Я не буду,– с глубокой злобой провозгласил Слон,– спать в четыре смены с чертями!

Слава посуровел и прижал к губам палец.

– Насчет «чертей» – ты поосторожней... Такими словами без нужды не кидаются. Давно сидишь?

– Четвертый день,– признался Слон, продолжая истекать жидкостью. – Трое суток КПЗ, потом сразу сюда...

– Не срок,– осторожно произнес я. Слон бросил на меня ненавидящий взгляд. Я ощутил досаду. Лучше было промолчать. В один миг, из-за одного слова я нажил себе врага. Мы зашли в камеру одновременно, но меня поместили в чистом углу, возле воздуха, и я спал до тех пор, пока не выспался, – а он, соратник кунцевских и таганских бандитов, все это время провел в грязной чесоточной толпе, стоя на ногах; я пообедал жареным мясом, а он даже, может быть, и чая не попил.

– Не срок,– согласился Слава Кпсс. – Тебя как, я забыл, звать?

– Слон!

– Слон,– задумчиво выговорил Слава и с большим вниманием оглядел струйки пота, бегущие по вискам и шее возмущенного бродяги. – А имя есть?

– Дима!

– В общем, Дима, я, как мне кажется, ответил на твой вопрос. Здесь тебе не гостиница, а тюрьма. Каждый зашедший – определяется самостоятельно. Сам находит друзей, сам ищет, где ему отдыхать и что кушать. За что сидишь?

– За наркотики.

Слава оживился.

– Понятно. А сюда, на Централ, сможешь кайф затянуть? Отпиши письмо близким, и мы все сами сделаем.

Есть люди на воле – они отнесут, заберут, прямо тебе в руки притащат...

Слон вздохнул.

– Это трудно. Весь мой запас теперь у следака в сейфе лежит...

– Ага,– без выражения сказал Слава. – Что же, ладно... Может, деньги? Помоги хоть парой рублей.

Слон невесело ухмыльнулся и дернул подбородком – круглым, бесформенным, как картофелина.

– Откуда деньги у бродяжного?

Слава помолчал.

Слон опустил свои покрытые узорами руки на колени, сгорбился, и теперь влага свободно капала с его лица на пол.

– Что же, Дима, – подытожил Слава, доставая из-под подушки огромную общую тетрадь и несколько авторучек. – Сейчас, извини, разговор прервем. Времени на беседы нет. Не грусти. Поставь себя нормально, реально, по-пацански – и у тебя все будет. Жить везде можно, и здесь, в Общей Хате, тоже...

– Ладно,– с неопределенной интонацией ответил Слон, рывком откинул занавеску и покинул берлогу смотрящего.