Дмитрий Алпатов - Похождения в Советской армии, или ДМБ-92

Уже не помню точно, кто привел восемь стриженных парней в пятую роту, казарма находилась на втором этаже нового трехэтажного здания. Нас встречал старшина роты – прапорщик, использовавший для общения с солдатами познавательные слова и словосочетания: «Маймуны!» – обращался он к нам (много позже я выяснил, что это означало обезьяны, но и тогда по выражению было ясно, что это приблизительно и подразумевалось), «Посмотрите, вон Ваши братья по деревьям бегают!» Периодически он выражал уверенность и обеспокоенность нашей неряшливостью: «В тумбочках у вас есть все, даже триппер».

С учетом того, что до нашего прибытия весь состав роты на половину, если не больше, состоял из представителей не слишком образованного среза молодого поколения среднеазиатских народов Союза, мне кажется он имел такие основания. Этим товарищам старались вообще не давать в руки оружия, серьезнее лопаты, а их количественное превосходство привело к тому, что и полевые выходы обходились без оружия и напоминали пионерские забеги в военной форме или в ОЗК. Насколько я понял, в предыдущий призыв случались инциденты с оружием и рисковать вновь командование не спешило.

Прапорщик мне понравился грубоватым юмором и бьющей от него энергией. Выглядел он тоже внушительно – высокий, мускулистый, смуглый и обветренный. Из его рассказов следовало, что попали мы практически в рай, где купаться можно даже зимой, что часть образцовая и здесь из нас сделают настоящих «человеков», выбьют «привычку ругаться, как малые дети», то есть мы сделаем-таки шаг от маймунов на более высокую ступень эволюции.

Надо сказать, что в нашей роте он был самым старшим по возрасту до прибытия издалёка командира шестого взвода – целого старшего прапорщика с не запомнившейся мне фамилией, но запомнившегося желанием проявить себя построением образцовой строевой коробки, что в целом у него получилось, вон я на фото, вышагиваю четвертым в первой шеренге.

Далее нам предложили подстричься под ноль ручными машинками, я остриг своего земляка Борю, а он меня. Стрижка происходила на табуретах в так называемой каптерке – помещении метров тридцати с зеркалами по стенам. На самом деле это была скорее комната отдыха, но так как из нее была дверь в сокровищницу старшины, куда доступ был ограничен, то и называлась она так же.

Я непривычно коротко подстригся перед военкоматом, избавившись от футбольной-попсовой моды ходить с патлами и необходимости стричься повторно под «ноль» в принципе не было, но разумные пояснения, что месяц все равно никуда из части не выйти, а волосы растут быстро, произвели впечатление. Потом часто я вспоминал удовольствие от того, что можно было умыться и заодно помыть голову. С учетом крайнего дефицита воды в части, как и в целом в Керчи, это было существенно и имело много преимуществ.

Стоит сказать, что больше я уже никогда наголо не стригся. Несмотря на отсутствие парикмахера в части, необходимость денег и возможности выбраться в город, способность быть коротко, но красиво подстриженным очень ценилась, а стрижка под «ноль» низводила тебя до состояния первого дня службы, чего очень не хотелось допускать. Позже стали приглашать парикмахера в часть, но стриглись все за свой счет, а некоторые предприимчивые сослуживцы стригли самостоятельно за 50 копеек.

Сидя на табурете в момент приведения себя в полное соответствие с внешним видом солдата первого дня службы, я попытался учесть свой вагонный опыт и не выпускал остатки имущества далеко, распихав его по карманам кителя и штанов.

В результате раздавил очки, что не особенно мешало при обязательном просмотре по телевизору программы «Время» вечером и «Служи Советскому Союзу» по выходным, так как желания пялиться на экран не было. Во время этой обязательного, предусмотренного распорядком дня, занятия народ, расположившись рядами и шеренгами на «взлетке» перед телевизором, а точнее под ним, занимался своими текущими заботами (например подшивал подворотнички, я, например, это делал с использованием одной нитки за тридцать секунд), соблюдая тишину и создавая заинтересованный вид. А вот смотреть футбол, только появившееся «Поле Чудес» или что-нибудь интересное приходилось через пару трещин в стеклах.

После стрижки появилось некое свободное время, которое было ознаменовано интересным происшествием, которые происходили практически постоянно, стоило прозвучать команде «Вольно-разойдись». В роту ввалилось человек пять громадных (у меня 187 см, но все они были еще выше) черноглазых и черноволосых детин, которые разговаривали на непонятном своем языке и после каких-то своих переговоров нам всем было заявлено, что мой земляк Боря – «турк», пришедшие – «айзеры» (то есть азербайджанцы) и что если его кто-то тронет – нам всем кранты.

Выяснилось, что Боря на самом деле не совсем Боря, а Бахтияр Ниязов и по национальности он турок-масхетинец, что в общем-то не произвело на меня особого впечатления, так как я на тот момент был исключительно, как бы сейчас сказали толерантен и политкорректен, а на самом деле просто не понимал разницы между национальностями в принципе. У нас в школе было по одному армянину и азербайджанцу на три класса и были они домашними, плюшевато-неуклюжими, вообще не агрессивными и стеснительными, так что знакомство с их национальными чертами, проявляющимися при численном превосходстве или даже просто при значительном их сосредоточении, было впереди.

Кто мог угрожать Боре, при его росте около 190 см и кулаках реально в два моих, я вообще не понял. Его знание почти всех среднеазиатских и частично кавказских языков, умение расположить к себе окружающих было неоспоримо и подтверждено позже уже в войсках, где мы служили на соседних аэродромах (я в Талагах, он – в Котласе). В войсках он занимался тем, что хотел, а поскольку тяга к физическому труду у него была в жилах, авторитет появлялся как-то сам собой и я не удивился бы, задержись он в армии на должности, скажем, старшины.

В роте нас распределили еще и повзводно и я, вместе с попутчиком по дороге в Керчь Пашей Григорьевым из Астрахани, оказался во втором взводе, насчитывающем на тот момент человек 20 и состоявшем из среднеазиатского призыва (человек восемь из Узбекистана и Туркмении), двух молдаван, двух владикавказцев (грузина и осетина – они были земляками, друзьями и никак не соответствовали газетным статьям о непримиримой вражде наций), двух дагестанцев (точнее – даргинцев, обоих звали одинаково – Расул, были они с одного села), азербайджанца, одессита, ростовчанина и кубанца.