Дмитрий Алпатов - Похождения в Советской армии, или ДМБ-92

Одним из первых моих друзей, кроме Паши Григорьева, с которым мы ощущали себя практически земляками, стал Эдик Чудаев из Усть-Лабинска, Краснодарского края. Самым интересным и колоритным несомненно был 22-летний одессит Вова Чирич, который попал в армию с его слов, чтобы соскочить с наркоты. Вначале мне казалось тогда что это просто рисовка, но узнав его поближе я не исключаю что так оно и было, причем вполне возможно что соскакивал он не только с чего-то но и почему-то тоже.

С Пашей Григорьевым мы поместились на соседних койках, рядом с владикавказцами. Осетин Фела (полным именем его никто не называл) Хохоев был грузный, но крайне недобродушный парень, а грузин Лагазашвили – высокий и стройный боксер с наполовину выбитыми передними зубами, также достаточно смурного вида. Они не преминувшими посягнуть на выданные нам подворотнички, но пока в виде пробного шара, так что оказалось достаточно простого отказа по типу – самим нужны.

Обстановка казармы была стандартная и достаточно приличная – двухъярусные железные кровати с сетками и матрацами, у каждого – своя тумбочка, которые также стояли в два ряда, табурет в проходе у кровати, посередине казармы так называемая «взлетка», то есть полоса линолеума, сами кубрики были с полом из крашеных досок. На пару взводов был свой кубрик. Сержанты, находились в этих же кубриках, их кровати стояли у центрального прохода.

Туалеты были со стоячими писсуарами как на вокзале – железные и массивные. В роте была уже упомянутая каптерка, ленинская комната с регулярно пополняющимися подшивками газет, кабинет командира роты и командира батальона и еще с десяток помещений. Нормально, даже с элементами армейской роскоши в виде телевизора под потолком и музея истории Великой отечественной войны в ленинской комнате, пополняемого экспонатами в том числе после полевых выходов на господствующие высоты вокруг города-героя Керчи.

Нам повезло оказаться в достаточно новом трехэтажном здание с центральным водопроводом и канализацией. Впрочем, вода в части была по полчаса-час утром и вечером, так что желающие посетить туалет, за исключением времени побудки и отбоя, встречались командой дневальных с неслыханным возмущением и вскоре все привыкли бегать в дворовый туалет, за содержание которого отвечала 3 рота, размещавшаяся в одноэтажном бараке поблизости и дневальным которой я бы не позавидовал.

Из самых первых впечатлений, запомнившихся навсегда – кисло-машинный запах армии, то есть смесь запаха новой хлопчатобумажной формы, реально как в фильмах про войну, новых кирзовых сапог, портянок, керченской летней жары и пота. Вид шеренг и колонн одетых в одинаковую форму ребят, марширующих группами по плацу и просто по асфальтовым дорожкам. Внезапно пришедшее осознание, что все это всерьез, надолго, нельзя вдруг передумать и вернуться домой, понимание, что 2 года это очень-очень-очень долго. Вот пока не переоделись и не попали в однообразный строй – было возбужденное ощущение неизвестного, но интересного будущего, а тут как-то стало не интересно, а тягуче-томительно, даже боязно, пожалуй.

Далее потянулись дни службы, описать которые в целом как-то сложно. Однообразные дни с вкраплениями врезавшихся в память моментов. За полгода учебки и люди и отношения претерпевали постоянные изменения, которые достаточно четко позволяли подготовиться к предстоящей службе в войсках, по крайней мере сбить штатский налет и придать шарм самостоятельности и умения выходить из ежечасно возникающих ситуаций более или менее нормально и с сохранением лица, ну или без этого, что тоже, увы, случалось.

Первая вечерняя поверка запомнилась. Занимались ею сержанты. Старшим по званию был заместитель командира первого взвода (замок), старший сержант Ермаков с толстой поперечной лычкой, родом с Молдавии, прослуживший уже больше года, фамилию которого я с трудом вспомнил. Говорил он очень быстро и решительно, внешне походил на главного героя фильма «В бой идут одни старики», а его любимым выражением было: «Вы упрямые, а я еще упрямее!»

Командовал почему-то не он, а другой «замок», имеющий звание сержанта. Я по своему любопытству поинтересовался этим нарушением субординации, но оказалось, что звание все же означает меньше должности и занимаемого поста, а после оказалось, что еще и срока службы. Поверка же вообще обязанность дежурного вне зависимости от звания.

Сразу трое сержантов имели по три тонкие сержантские ленточки: Сергей Линев, наш Олег Скороходов и сержант Москалик, западэнец с Ровно. Был азербайджанец младший сержант Джавадов. Линев – большой, добродушный и спокойный. Скороходов, тоже неторопливый, но образованный, вальяжный и с хитринкой. Москалик внешне был самый простецкий из всех сержантов, с красным лицом, западноукраинским выговором и гнусавым голосом. То, что Джавадов азербайджанец я понял, только когда его отправляли в войска вместе с нами через полгода – от нашего старшины, считавшего, что наличие кожаного ремня и вставок под погонами ему повредит при встрече с иной реальностью. Говорил он абсолютно чисто по-русски и особым отношением к кому бы то ни было не выделялся.

Позже, месяца через два создали шестой взвод, а заместителем командира пристроили ефрейтора Шэйбака, уклонявшийся до этого момента от навешивания обидной ефрейторской «сопли». С виду простой деревенский парень, выглядевший реальной шайбой, которого так и не забрали своевременно в войска по непонятной причине. Он был из казахстанских немцев, со многими из которых я позже неплохо познакомился уже в войсках.

Поверка начиналась часов в десять вечера, когда уже очень хотелось лечь, укрыться одеялом, растянуться и выспаться. Вместо этого приходилось стоять всей ротой численность в то время около полутораста человек смирно, повзводно и слушать длинный список личного состава. Через пару месяцев многие выучили этот ежедневно повторявшийся талмуд наизусть и при запинке производившего поверку начинали повторять по памяти на манер магического заклинания без пауз между фамилиями.

При обнаружение нарушения команды «Смирно!», то есть любого осязаемого шевеления или разговора, давалась команда «Вольно!», затем вновь «Смирно!» и все начиналось заново, с первой буквы в алфавите. Первая для меня поверка закончилась попытки с десятой, но обычно все происходило с третьего-четвертого раза.

В тот первый раз я напряженно вслушивался, так как фамилии вновь прибывших зачитывались в конце и несколько раз я едва не выкрикнул: «Я!» на схоже звучавшие фамилии типа «Далматов». Звучание фамилии в исполнении другого человека, особенно имеющего какой-либо акцент, чем особо отличался сержант Москалик, это что-то. Многие свои фамилии узнавали по месту в списке, то есть после кого именно они следовали, что было вернее восприятия на слух.