Евгений Октябрьский - Юные разочарования Тимоти Хаггингтона

Порвав почти всякие отношения с обществом, я начал всё сильнее сближаться с Макбетом. Иногда у него был просто невыносимый характер. Я так и не понял, где проходит грань нахальства этого кота между выпрашиванием еды и самовольным похищением её из тарелки. Бабушка была недовольна тем, что я балую Макбета, иногда отдавая ему свои пепперони и курицу с пиццы, но я ничего не мог с собой поделать. Мы с Макбетом крепко привязались друг к другу, собрали свой собственный клуб тех, кого не очень любят.

Со временем я привык к постоянному одиночеству и огромному количеству свободного времени. Мне было 13 когда я получил свою первую гитару. Наш сосед распродавал ненужные вещи перед переездом я забрал её у него всего за пятёрку. Она была ему просто не нужна и, кажется, реши моя мама поторговаться, мне бы она досталась ещё дешевле. Но за этот дредноут 2 2 Гитара с большим, широким корпусом. я отдал бы без колебаний все свои сбережения на тот момент. Матовый корпус с бирюзово-чёрным градиентом, белая тонкая полоска окантовки по бокам, тёмный гриф. Я настраивал её часа три, пытаясь привыкнуть к звучанию, но всё равно она немного фальшивила. Или проблема была в моих динамиках ноутбука. Первой я разучил на ней песню Нирваны, Smells Like Teen Spirit 3 3 Песня американской рок-группы Nirvana – Smells Like Teen Spirit. . Страдал часами над гитарой каждый день пока не получилось сыграть всю композицию целиком без запинок. У меня ушло на это недели две. Пальцы жутко болели, и потому каждая новая попытка давалась сложнее предыдущей. Но я, кажется, был мазохистом. Впрочем, Нирвана была для меня скорее испытанием: не сдамся ли я, когда окажется, что играть на музыкальных инструментах сложнее, чем видеть, как это делают другие. Когда ради двух минут музыки ты убиваешь часы на то чтобы просто запомнить и выучить как ставить пальцы чтобы извлечь звуки. Поначалу это казалось сложным и первые дни хотелось бросить, оставить гитару лишь частью украшений моей комнаты, но интерес мотивировал пытаться снова и снова. Я ничего не терял от своих попыток сыграть пару нот. Бабушке я не мешал, как и она мне. Некому было осудить меня за фальшь, а боль в пальцах была даже приятной.

Сожалел я о ней только во время особенно оживлённых лекций по истории. Преподаватель давал материал не по учебнику и спрашивал именно то, что диктовал, поэтому приходилось очень быстро конспектировать за ним. К середине третьего года обучения я возненавидел историю. Преподаватель объявил о том, что мы уже достаточно взрослые чтобы искать информацию самостоятельно и провести эксперимент: теперь мы сами должны были приготовить темы и рассказывать их в классе. Самой активной оказалась Ванда. Она брала новые темы при каждой удобной возможности, выходила к доске, и мы переглядывались. Точнее, это она смотрела на меня, а я лишь изредка поднимал взгляд чтобы удостовериться: да, она смотрит на меня. Может это было лишь совпадением и наши взгляды встречались так удачно, но в какой-то момент Ванда просто обратилась ко мне. Впервые после нескольких лет полного игнорирования.

– Клод, может тебе уйти если не интересно? – предложила она с явной издёвкой в голосе. В этот момент мне показалось, что я физически ощущаю чужие взгляды на себе как множество холодных и тонких игл, касающихся моей кожи.

– С чего ты взяла? – ответил я вопросом на вопрос, всё так же не поднимая на неё взгляда.

– Ты не смотришь на меня. – несколько растерянно заметила Ванда, но тут же более уверенно заявила, – Витаешь в облаках?

По кабинету прошёл тихий смешок из-за созвучия моего имени с облаками. Было немного страшно отвечать. Мне казалось, что я не найду, как выйти из этой неловкой ситуации так, чтобы не стать ещё большим посмешищем.

– Я слушаю. – это была неловкая попытка оправдаться, – Как видишь, я не глухонемой и мне не нужно смотреть на тебя чтобы понять, о чём ты говоришь.

Но почему-то мне показалось этого мало, и я решил подчеркнуть своё равнодушие по отношению к Ванде, словно не сделай этого, окружающие решат, что я испытываю к ней симпатию. Испытывал. Но был совершенно не готов признаться на весь класс в собственных чувствах, пускай уже и прошлых.

– К тому же, – начал я, наконец подняв взгляд на Ванду, – вид не такой уж и занимательный чтобы им любоваться.

На какой-то момент на лице Ванды проскочило странное выражение. Она отвернулась и как ни в чём ни бывало, продолжила рассказ. Я почувствовал себя победителем, но это чувство не приносило удовольствия, а какой-то мерзкий осадок от собственных слов тянул меня вниз. Я пытался сконцентрироваться на истории, но мысли возвращались к собственным словам. Они повторялись вновь и вновь в моей голове и каждый раз звучали всё более мерзко и самодовольно. В какой-то момент, сидящий сзади легко толкнул меня в плечо и негромко сказал: «ты реально жжёшь, Хаггингтон». Я даже не дёрнулся, словно окаменел до конца урока. Когда нас отпустили на перемену, я попытался поговорить с Вандой, но она вновь показательно игнорировала меня. Мне повезло поймать её у шкафчиков и тогда я, наплевав на всех вокруг просто вывалил на неё извинения. Ванда и бровью не повела даже когда я уходил. Она снова делала вид, словно меня не существует в этом мире. И нет, остальные не стали обращать на меня больше внимания, никто не захотел подружиться. Зато на пару недель я стал одной из самых обсуждаемых тем для сплетников. О моей семье было известно очень мало. Мать появлялась в школе очень редко, об отце не было никаких сведений, а бабушку многие знали, как сумасшедшую старуху.

А после выхода новых частей фильма Сумерки меня и вовсе стали считать вампиром. Организовалась даже группка энтузиастов, что хотели доказать это и потому следили за мной. Я чувствовал их пристальные взгляды за ланчем, в коридорах, на уроках. Они словно ждали, что я выкину что-то эдакое. Но я не давал и шанса поймать меня на чём-то странном. Им надоело это меньше чем за месяц.

Несмотря на все страсти, в этой школе было намного спокойнее, чем в младшей. После переезда события тех лет смешались в неясный обидный комок. В основном, надо мной смеялись из-за широких бровей и того, что мой отец – пьяница. Каждый поход в школу давался с трудом, но…дома было не лучше.

Я утешал себя тем, что просто ответил Ванде так же, как она ответила мне когда-то и это сглаживало боль от того, что за некоторые собственные проступки у меня не было даже шанса извиниться. В конце концов, сейчас у меня остался лишь я один. Особенно сильно это осознание ударило по мне когда погиб Макбет.

Шёл апрель 2015-го года. Снег уже давно растаял, и Макбет повадился провожать меня до калитки через газон. Обычно он запрыгивал на мусорный бак, мяукал мне вслед и возвращался обратно, заходя в дом через кошачью дверь позади дома. И в этот раз я привычно погладил Макбета по голове, наощуп надел наушники и включил музыку. Чуть не опоздал на автобус до школы из-за того, что развязался шнурок по дороге. И весь день ругал себя за то, что забыл учебник по математике. Меня вызвали к доске, и я получил тройку. Несмотря на то, что я не любил математику, получал по ней стабильные четвёрки. Конечно, эта оценка не должна была сильно повлиять на мою успеваемость. Но мне было просто обидно, что у Ванды появился повод посмеяться надо мной.