Хьюберт Селби-младший - Комната

Наверное, понять произошедшее в ретроспективе непросто. Возможно, я был наивен, но поначалу я не воспринял их всерьез. Конечно же, я был раздражен, но и на секунду не мог себе представить, что они действительно повезут меня в полицейский участок в наручниках .

В: И что потом произошло?

О: По правде говоря, я мало что помню до того, как меня заперли в той комнате. Помню, что сидел в одной комнате много часов, потом в другой, потом еще в какой-то, и меня фотографировали, снимали отпечатки пальцев и задавали множество вопросов. Это был какой-то сумбур. Все казалось каким-то нереальным.

В: Было ли в отношении вас применено какое-либо физическое насилие?

О: Мне сложно на это ответить однозначно. Я хочу сказать, что они меня не били или, там, угрожали побоями – в смысле вербально, – но некоторые смотрели на меня так, будто я животное какое-то и лучшее, что можно со мной сделать, – это запереть в одиночке… вообще, в таких обстоятельствах всегда чувствуешь себя уязвимым. Хотя никаких угроз физического насилия в отношении меня не было.

Боль в руке начала утихать после перевязки, но он боялся сказать матери, что ему стало легче. Вскоре после того, как они вернулись домой из больницы, она спросила, что с ним произошло. Я не знаю. Мы просто играли, и я ударился, и она сломалась. Но как ты мог так сильно удариться, сын? Говорю же, не знаю. Мы просто играли, и я ею обо что-то ударился. Никто не виноват. Так получилось. Я и не говорила, что кто-то тебя ударил, я только – да, да, я знаю. Ты так подумала. Ты подумала, что меня кто-то ударил за то, что я что-то натворил. Но я – господи, мам, просто оставь меня в покое. Рука и без того сильно болит, и ты еще меня пилишь.

В: На вас давили еще каким-либо образом?

О: Да. Определенно. Вдобавок к их злобным взглядам – возможно, лучше будет сказать, садистским – у них множество способов унизить человека. Или, лучше сказать, подвергнуть бесчеловечным наказаниям?

В: Что конкретно вы имеете в виду?

О: Ну… скажем так, после того, как меня наконец оформили и отправили наверх, на медосмотр – или как это правильно называется, – где мне сделали рентген, и далее отправили в – как это они называют… а, вспомнил, – в тубкорпус.

В: Почему туда?

О: Точно не знаю. Сказали, что у меня пятно в легком. Я объяснил им, что у меня был плеврит за несколько лет до этого и что это просто рубец. Но они сказали, что нужно проверить. Я и представить-то не мог, что меня посадят в одиночку.

В: Вас посадили в одиночную камеру?

О: Ну, не совсем так. Эта одиночка – не то, что другие называют карцером или ямой. Но меня заперли в камере 2 на 1,5 метра в секции для больных туберкулезом.

В: Звучит не очень.

О: Это еще мягко говоря ( улыбается ). То еще удовольствие, когда вас запрут куда-либо, а тут маленькая тюремная камера. Но я смог выжить ( оглядывает всех присутствующих ). И вот я здесь.

Он медленно открыл глаза, посмотрев на потолок, все еще видя полное, абсолютное одобрение на лицах Дональда Престона и Стейси Лори. Он подбросил тело вверх и сел на койке, удовлетворенно кивая головой.

Он встал и подошел к умывальнику. Посмотрел на себя в зеркало и пощупал кожу вокруг прыща. Мягко надавил, дотронулся кончиком пальца. Ему показалось, что в этот раз прыщ был более чувствительным к прикосновению, чем когда он трогал его в последний раз. Но выдавливать его было рано. Он вернулся к койке. Уставившись в стену, какое-то время создавал образы из трещин на штукатурке. Потом лег на спину и прикрыл рукой глаза от света.

Он был вне себя от возмущения, когда копы запихнули его в машину, и потребовал адвоката сразу же после того, как они прибыли в полицейский участок. Он позвонил Стейси и рассказал ему о случившемся, после чего отказывался разговаривать с копами до его приезда. Потом, после краткого общения с ним, Стейси направился к Капитану с требованием, чтобы его клиента – и друга – немедленно отпустили. Капитан ответил, что этого он сделать не может, потому что такое возможно только по решению суда, и в любом случае, он понятия не имеет, за что этот человек был арестован. Стейси объяснил, что ему наплевать на то, знает ли Капитан об обстоятельствах ареста или нет, и что он много лет дружит с арестованным и знает его как честного человека, и что это сущий идиотизм – арестовывать человека из-за того, что он выглядит подозрительно, просто стоя на углу улицы. После того, как Капитан повторил сказанное ранее, Стейси позвонил Комиссару Полиции и объяснил ситуацию. Комиссар пообщался с Капитаном, и через несколько минут они уже находились в машине Стейси.

Прости за беспокойство, Стейс, но я не знал, что мне делать.

Все нормально. Именно для этого и нужны друзья. Если бы ты мне не позвонил, меня бы это обидело.

В любом случае, спасибо – он слегка хлопает его по спине.

Вообще-то я удивился, услышав твой голос. Думал, что ты появишься в городе не раньше завтрашнего дня. Да я и сам не ожидал. Выехал пораньше и быстро доехал. Прибыл несколько часов назад. Тогда заходи завтра вечером ко мне, поужинаем. Буду рад. Давненько не был у тебя.

Дети, небось, подросли.

Подросли? Да ты их не узнаешь.

Улыбаясь, они ехали в сторону его отеля.

Он ворочается, устраиваясь поудобнее, довольно улыбаясь.

После того, как Комиссар приказал его освободить, он и Стейси пообщались на тему наложения взысканий на двух арестовавших его офицеров. Понимаешь, Стейси, это не для того, чтобы отомстить, – мне просто хотелось бы, чтобы они в будущем вели себя осмотрительнее. Было бы неправильным позволять им делать подобное. Если они поступили так со мной, то они и с любым другим так могут поступить – и, скорее всего, поступали. Ты же понимаешь?

Очень хорошо понимаю. Ты же знаешь, я всегда боролся с несправедливостью любого рода – как и ты – и в особенности злоупотреблениями властью.

Они зашли в кабинет Капитана и попросили его вызвать на разговор тех двух офицеров. Увидев беспокойство на их лицах, он почувствовал, как внутри него шевельнулось легкое ощущение радости. Он сказал им, что не намерен выдвигать обвинения или подавать на них официальную жалобу, однако им стоит в будущем быть осторожнее. Случаются моменты, когда излишнее рвение может быть так же опасно, как и пренебрежение долгом.

Когда они со Стейси уходили, эти два офицера так и стояли у стола Капитана с чрезвычайно обеспокоенными лицами. Капитан же был просто вне себя от злости. Он заговорил только через минуту после того, как за ним со Стейси закрылась дверь. Вы что, козлы, последние мозги просрали? Хотите, чтобы меня со службы вышибли или перевели куда-нибудь в глушь? Да вы просто дебилы конченые, раз решили вот так вот взять и арестовать дружка Стейси Лори. Но мы же не знали… Ну, так учитесь – он бьет кулаком по столу, его красное лицо нависает над ними – и как можно быстрее! Если Комиссар из-за вас на меня еще раз наедет, я ваши задницы в камере сгною. А теперь пошли отсюда нахер оба.