Муса Мураталиев - Хваткий мой

ХВАТКИЙ МОЙ

1

…Жил на свете молодой соколёнок – тынар 1 1 Тынар (кирг.) – разновидность кречета, наиболее ценный сокол из рода пернатых для охоты. .

Совсем соколёнок глупенький был.

Как только мать выпихнула его из гнезда, отправляя в первый полет, и пролететь-то тынар успел до сучка ближайшей сосны.

Посмотрел оттуда вверх и… он уже чужой.

Соколиха потом изо всех сил стала выпихивать другого птенца.

Но тот покидать гнезда упорно не желал.

Отец нахохлился, сидя на краю свитой из прутьев корзинки, строгий, но безучастный.

А соколёнок видел и слышал возню матери и брата.

Ему захотелось вернуться в родное гнездо, но сдержался.

Тоже, как отец, нахохлившись, успокоился.

Мать не дала бы ему приблизиться, вылетела бы навстречу, чтобы отогнать подальше.

Сын стал чужим для неё.

Молодой тынар полдня так и просидел на той сосне.

И всё следил за тем, как бестолково возилась мать, уже чужая, и младший брат, тоже будто чужой.

Наконец отцу, видно, надоела эта возня: резким взмахом крыльев он взмыл вверх, так что гнездо заходило ходуном, и завис на мгновение над соколёнком, что сидел на сосновом суку.

Пронзительно защёлкал, призывно.

Лёгкость отцовского взлёта, проворность и быстрота – был рядом, а вон уже там, над шатром сосны, вон уже удаляется за деревья – удивили.

И молоденькому тоже захотелось так же, без натуги, взметнуться и полететь.

Он съёжился весь, как обычно делала перед взлётом мать, но остался на месте, вцепился в сучок – ведь никто не подтолкнул, его на сей раз.

Неожиданно для себя вдруг расцепил когти-пальцы, а когда начал падать вниз, крылья сами раскрылись, и он почувствовал нужную опору в воздухе…

Быстро ощутил он и неудобство от неуправляемого полёта, тяжёлым вдруг стало тело.

Испугавшись наплывающей в глаза земли, устремился опять к сосне.

Вот тут можно сесть.

А как?

Подобрать все перья, и маховые, и кроющие, вытянуть их вдоль тела, сжаться – так всегда делала мать, когда возвращалась с добычей к птенцам и садилась на край гнезда, так и сын её сделал.

Вышло легко и просто.

Опустил обе лапы на ветку, растопырил пальцы, ощутил подушечками пальцев холодок сосновых игл.

Все вокруг покатилось куда-то вниз.

Замахал, замахал крыльями соколёнок и сообразил, что веточка оказалась слишком тонкой для него.

Никто ещё не учил его выбирать ветку по себе, а теперь что-то подсказало ему, что каждой птице нужно находить свою ветку.

Молоденький отпустил ненадёжную опору, перемахнул на сухой обломанный сучок, что торчал прямо из ствола.

Подушечки пальцев под нетвёрдыми ещё коготками почувствовали гладкую твёрдость сучка.

Точно прутья в родном – нет, чужом уже – гнезде.

Тяжесть тела сучок выдерживал, и молоденький успокоился.

Надо лететь за отцом, но кто же его подтолкнёт?

Не зная, как быть, соколёнок замешкался, хотя глаза уже горели нетерпением.

Тут он увидел отца в воздухе, и ему захотелось лететь рядом – крыло в крыло.

Да сейчас-то отец вон где, дальнею точкой виден.

Разве его догонишь, не зная всех премудростей полёта?

Тут и оттолкнуться – совсем не пустяк…

Соколёнок заскользил вниз, и крылья сами собой раскрылись.

Он в воздухе, как отец!

Всё, оказывается, просто: падай и взлетай, падай и взлетай!

И ещё долго будет он падать, чтобы взлететь…

Отца он, конечно, не догнал, а к матери не захотел возвращаться.

В первый самостоятельный день каждый недолгий полет сменялся длительным, в несколько часов, отдыхом.

С ветки новых деревьев осматривался соколёнок, приходил в себя.

Бояться ему было некого, да он и не знал страха.

Есть ему пока тоже не хотелось: ещё утром, с первыми лучами солнца, мать скормила птенцам целого зайчонка.

Длинноухий отчаянно пищал, вырывался, но удрать не мог: мать не выпускала буяна из своих когтей, а клюв до поры до времени в дело не пускала – братья-близнецы должны были покончить с зайчонком сами.

И, как всегда, первым напал на него он – тот, кто первым оставил затем и гнездо.

Братишка всё метался, подпрыгивая бестолково на дне гнезда, цепляясь коготками за прутья, а он сразу вонзил острые когти в мохнатую мякоть, почувствовал, как им стало тепло; и клюв его раскрылся, застыл, обнажив плуго-образный язычок.

Какой вкусной была эта мякоть, её можно было заглатывать прямо вместе с шерстью!

Но по закону тынаров надо всё же было подождать, пока мать отпустит зверька – полуживого, но отпустит.

Наконец и брат оказался грудь в грудь с зайчонком.

Матери важно было дать своим птенцам возможность ощутить живого зверя, пробудить в них охотничий азарт.

Соколы знают: перед ними, владыками неба и гор, беспомощна, беззащитна вся живность, копошащаяся на земле.

Пусть знают и соколята: лишь им дана сила и власть, лишь им…

В свой первый самостоятельно прожитый день молоденький сел однажды на макушку колкого куста арчи.

Очень неудобно было и непривычно: кисточки-вершинки веток покалывали хвост и брюхо, как ни старался он избегать прикасаться к кусту.

По закону пернатых ничто чужеродное не должно дотрагиваться до тебя.

Но что ж делать?

Бывает, оказывается, что надо теперь потерпеть.

Тут молоденький сходу установил равновесие.

И, не обращая внимания на лёгкие уколы в живот, поднял голову.

И опять заметил он летящего отца высоко в небе.

Тот нёс в когтях какую-то птицу и летел в сторону гнезда.

Молоденький знал, для кого отец старается – всё для того, бестолкового.

Вдруг сильно и остро захотелось свежего мяса.

Да так, что мелькнуло желание напасть на отца, отобрать птицу.

Он даже выпрямился весь, собираясь с духом.

Но отец был далеко-далеко.

И тогда соколёнок неожиданно для себя защёлкал яростно и страстно:

– "Тцок! Тцок!" – чтоб привлечь внимание к себе.

Отец, конечно, видел сидящего на можжевельнике сына, видел – и безучастно продолжал свой путь.

Полететь бы за отцом туда, в небо, показать, что нельзя, нельзя же так быстро забыть его, нельзя, ведь та птица должна быть предназначена и ему.

Рывок, он съезжает вниз, но взлететь не может.

Крылья распластались по можжевеловым веткам, падение затормозилось.

Не с каждого места взлетишь!

Он рванулся было снова, ещё раз, наконец, пособирал крылья, нахохлился и остался сидеть на прежнем месте.

Отца в небе уже не было видно…

С того самого часа, соколёнок понял, что ему жить впредь одному.

Куда прилетел, там и его дом.

Дерево подходящее выбрал, долетел, сел на такой сук, чтоб тело выдержал, да на таком удалении от ствола, чтоб при взмахе крыльям ничего не помешало.

Улетит потом с этого места и сразу забудет о нём.