Михаил Гарцев - Экзерцисы в малых формах

Одному писателю по фамилии Упёртый (возможно, это был псевдоним) решительно не везло с публикациями. Рядом с его домом расположилось небольшое издательство, и Упёртый Арсений стал часто наведываться в редакторский отдел, стараясь личным обаянием покорить сердце главной редакторши, которую звали Надежда Бескомпромиссная. Муж редакторши был владельцем этого издательства, но в издательстве даже не появлялся, забив на все заморочки, связанные с выпуском книг, и отдав всё на откуп своей жене. Надежда Бескомпромиссная по совместительству являлась ещё и главным бухгалтером, поэтому для сотрудников и авторов издательства не было никого выше на земле и небе Надежды Бескопромиссной. Конечно, Арсений, живя в эпоху Интернета, мог по мылу пересылать свои работы в разнообразные издательства, что, собственно, он и делал, однако никто ни разу на его письма с вложенными файлами рассказов не ответил. Отъезжать далеко от дома Арсений не любил, поэтому решил взять соседствующее с его домом издательство на абордаж, приложив к ентому делу все своё мужское обаяние и навыки женского угодника. Изучая психологию женщин, он часто под разными женскими никами появлялся в сети, где его жеская ипостась пользовалась успехом, и посему он считал себя знатоком женской психологии. Однако функционерша была непреклонна и не очень любила Упёртого.

– Вы бы, Арсеньюшка, не лезли в те сферы, до которых ручонками пока дотянуться не можете, – отвечала Надежда на его попытки втянуть редакторшу в разговор о фундаментальных слоях человеческой экзистенции.

– Наденька, – заискивающим голосом продолжал Арсений, – встречаю я как-то черную вдову, красавицу, очень похожую на Вас, но Вы лучше… Так вот, она мне что-то о поминках лепечет, о покойнике, а я ей прямо в лоб говорю, что смерть – это где-то там, в маленькой, сжавшейся в точку частице реальности. А здесь – жизнь. Вечная. Никто не умер, все живы. Просто устали от нас и занялись другими делами.

– Арсений, – функционерша сурово поджала губки, – стёб – это весело, особенно под водочку. Но… поаккуратнее как-то, фильтруйте время от времени.

"Толстая дура", – мысленно проговорил Арсений и пересел к Заместителю Главного Редактора Оленьке Логичной. Оленька совсем недавно приехала из Германии, где очень успешно развелась с богатым мужем, можно сказать, немецким олигархом, которому она успела родить ребёнка, которого, конечно, забрала с собой, но связь ребёнка с отцом продолжалась в виде солидных алиментов в ЕВРО. Работала Оленька в своё удовольствие, ибо с такими алиментами можно было не думать о хлебе насущном.

– Оленька, – запел Упёртый, кося глазками на главную редакторшу, – я говорил уже ранее, что русский характер непредсказуем как в ту, так и в другую сторону.

Арсений решил привлечь внимание Надежды Бескомпромиссной с помощью просвещённого национализма-патриотизма.

– Если бы Вы предложили в России мужчине пройти вперед себя, то в подавляющем числе случаев вы получили бы категорический отказ. Русский мужчина хоть и не всегда корректно относится к женщине, но в основе своей благороден, хоть и бывает не всегда трезв при этом. Потому что русские воспитаны на Толстом, Чехове, Достоевском. Согласен, не все читали этих классиков, но в русском человеке изначально, еще до его рождения, живет чувство благородство, чувство товарищества, чувство долга перед Родиной, перед людьми его окружающих. Они передаются от отцов.

Патриотизм – это не когда ты ненавидишь инородцев, а когда ты ЛЮБИШЬ людей, тебя окружающих.

И не важно, какого цвета у них кожа, раскос глаз, важно на каком языке они говорят, под каким небом родились и выросли. Все это – русские люди. И не важно, этнический немец ли он, еврей, чеченец, белорус… Тот, кто отделяет одного русского человека от другого – именно тот предатель Родины, именно тот желает расчленить нашу страну на языки, наречия. Хрен вам!

Да, мы, русские, можем быть разными. Но наша Родина всегда будет с нами, если мы говорим на русском языке. И не важно бьем ли мы друг другу морды, или восхищаемся друг другом.

Оленька из приличия выслушала Арсения и повернулась к нему задом, лицо функционерши, ради которой и старался Упёртый, было непроницаемо, ни один мускул не дрогнул на лице железной леди в течение эмоциональной и пылкой речи неудачливого литератора. Ему ничего не оставалась, как попрощаться и выйти на улицу, где перед его взором предстала сияющая и дразнящая реклама супермаркета. "Ну, суки, сейчас я совершу такое, что весь район заговорит обо мне, вы ещё обо мне услышите", – чертыхнулся Арсений и прямиком ринулся в открытые двери, зовущие во чрево материального превосходства над духовным. Денег у него хватило на бутылку не очень дорогой водки, которую он, сняв с полки, зажал под мышкой. Встав в очередь в кассу, Упёртый мучительно крутил в сознании одну мысль: "Надо совершить благородный поступок, НАДО!"

Перед ним стояла женщина с ребёнком, которому он стал строить "козу"

– У, тю-тю-тю-тю, – крутил пальчиками у носа ребёнка Арсений, другой рукой сжимая крепко бутылку, которая чуть не брякнулась на пол.

Женщина, покосившись на мужика с бутылкой и на его руку, тянувшуюся к лицу мальчика, боязливо поёжилась и сказала:

– Проходите без очереди, у вас же штучный единичный товар.

– Ни за что, – взревел Арсеньюшка, – русский мужчина никогда не пройдёт, оставив за спиной женщину, женщины, ваше место впереди мужчин. С этими словами Упёртый отвинтил пробку бутылки и отхлебнул несколько глотков.

– Смотрите, – громко сказал литератор, – я отопью часть этой благословенной жидкости, но заплачу за всю бутылку. Я честный человек. В очереди наступила напряжённая тишина. Чтобы как-то разрядить атмосферу, один мужчина сказал другому:

– Слышали, тут один эсэсовец, депортированный из Аргентины в Италию, умер в возрасте 100 лет, так все страны, к которым он имел отношение, отказываются его хоронить.

– Очень правильно поступают, – сказал второй мужчина, – прах тех, кто запятнал себя службой Гитлеру, особливо, если они ещё служили эсэсовцами, а не простыми солдатами Вермахта, должен быть развеян, чтобы следа от них не осталось.

– Ты сам мудень. Какого хера ты на пожилого человека тянешь? – уже не сдерживаясь, стал орать Арсений. – Этот человек прошел через то, что тебе и не снилось. Не известно как бы ты себя повел в тех условиях, в которых ВЫЖИВАЛИ люди. Еще что-нибудь скажешь подобное о нём – яйца оторву.

Упёртый ещё отхлебнул из бутылки, но к нему уже быстрым шагом подходили охранники. Очнулся Арсений в обезьяннике, вернее, в бомжатнике, на него смотрели глаза плохо пахнувших мужиков. "Не одно благородное дело не остаётся безнаказанным", – подумал литератор и погрузился опять в сладостную, убаюкивающую дрёму.