Висенте Бласко - Толедский собор

– Иди на свое мсто, пора!- сказалъ онъ и подвелъ его къ алтарю, гд сгояла рака.

Габріэль и еще восемь или девять человкъ приподняли ковры съ боковыхъ сторонъ и вошли въ клтку, на которой помщена была рака. Ихъ обязанность заключалась въ томъ, чтобы толкать повозку, которая двигалась на колесахъ, спрятанныхъ подъ коврами. Они должны были только сдвинуть повозку съ мста, а спереди два служителя, въ блыхъ парикахъ и черныхъ одеждахъ, везли ее за ручки спереди и сзади. Такъ возили колесницу по извилистымъ улицамъ, и должность Габріэля заключалась въ томъ, чтобы давать сигналы, когда останавливаться.

Священная колесница медленно пустилась въ путь по наклонному полу, которымъ покрыли ступеньки алтаря: за оградой пришлось остановиться; вся толпа опустилась на колни. Процессія двигалась по улицамъ, мимо балконовъ, украшенныхъ старинными коврами, торжественно и медленно. Улицы были посыпаны пескомъ, что бы колесниц было легче скользить по острымъ камнямъ. Габріэлю тяжело было ступать, стоя въ подвижной клтк, но ему всетаки пріятно было очутиться на улицахъ, хотя шумъ толпы съ непривычки оглушалъ его. Онъ внутренно улыбался, думая о томъ, какъ бы поражена была толпа, набожно опускавшаяся на колни, узнавъ, кто такой тотъ, чьи глаза выглядывали изъ-подъ раки. Многіе изъ офицеровъ, сопровождавшихъ пррцессію, наврное знали о существованіи Габріэля и считали его врагомъ общества. И вотъ этотъ отверженный, который спрятался въ собор, какъ птица, укрывающаяся въ нишахъ собора отъ непогоды, возитъ святыню по улицамъ благочестиваго города.

Уже далеко за полдень процессія вернулась въ соборъ, и, пропвъ послдніе псалмы, священники быстро снимали одежды и спшили домой – завтракать. Шумная церковь быстро опустла и снова погрузилась въ молчаніе и мракъ.

Когда Эстабанъ увидлъ Габріэля, вышедшаго изъподъ раки, онъ разсердился.

– Ты убиваешь себя! Разв теб по силамъ такая работа? Что это была за нелпая фантазія?

Габріэль улыбнулся. Да, фантазія, но онъ о ней не жаллъ, такъ какъ, погулялъ по городу, скрытый отъ всхъ, и брату будетъ на что нсколько дней варить обдъ.

Эстабанъ былъ тронутъ жертвой брата:

– Да разв мн нужно что нибудь отъ тебя, голубчикъ? Все, чего я желаю, это чтобы ты былъ здоровъ.

Въ благодарность брату онъ былъ добръ къ дочери; когда они вернулись домой, онъ разговаривалъ съ ней за завтракомъ.

Днемъ верхній монастырь опустлъ. Донъ Антолинъ быстро спустился продавать билеты постителямъ; Тато и звонарь тайкомъ ушли, разряженные, на бой быковъ. Саграріо, не работавшая въ праздникъ, отправилась къ жен садовника, чтобы помочь ей чинить одежду ея многочисленной семьи.

Габріэль вышелъ на галлерею подышать воздухомъ въ то время, какъ регентъ и Серебряный шестъ ушли въ соборъ; вдругъ донъ Антолинъ вернулся съ ключами въ рукахъ.

– Его преосвященство идетъ сюда; онъ хочетъ посидть въ саду. Вотъ тоже фантазія! Говорятъ, онъ сегодня въ ужасномъ настроеніи.

Онъ быстро побжалъ отворять дверь, соединяющую верхній и нижній монастыри, а Габріэль спрятался за колоннами, чтобы оттуда поглядть на этого страшнаго князя церкви, котораго онъ еще ни разу не видлъ.

Кардиналъ появился въ сопровожденіи двухъ священниковъ. Онъ былъ очень тученъ, но держался прямо. На черной ряс, окаймленной краснымъ, вислъ золотой крестъ. Кардиналъ опирался на посохъ и имлъ очень воинственный видъ; золотыя кисти его шляпы падали на жирный розовый затылокъ, покрытый блыми прядями волосъ. Онъ озирался маленькими пронзительными глазами, точно высматривая какое-нибудь запущеніе и ища предлога излить на чемъ-нибудь свое дурное настроеніе духа. Пройдя по галлере, онъ спустился по лстниц, ведущей въ нижній монастырь, въ сопровожденіи дрожащаго отъ страха дона Антолина, и Габріэль, прислонившись къ барьеру, видлъ, какъ онъ направился въ садъ. Тамъ онъ остановилъ своихъ провожатыхъ и пошелъ одинъ по главной алле къ бесдк, гд сидла и дремала Томаса, опустивъ на колни свое вчное вязанье. При звук шаговъ она встрепенулась и, увидавъ кардинала, вскрикнула отъ изумленія:

– Донъ Себастіанъ… Вы пришли сюда!

– Я хотлъ навстить тебя,- отвтилъ кардиналъ съ доброй улыбкой, садясь на стулъ.- Что жъ теб всегда приходить ко мн! И я, въ въ свою очередь, пришелъ къ теб.

Онъ опустилъ руку въ глубину рясы, вынулъ золотой портсигаръ и закурилъ папиросу. У него былъ теперь довольный видъ человка, который былъ радъ освободиться отъ необходимости быть суровымъ, чтобы внушать почтеніе.

– Такъ, значитъ, вы не больны?- спросила садовница.- Я ужъ собиралась пойти справиться о вашемъ здоровьи у доньи Визитаціонъ.

– Глупости! Я отлично себя чувствую и нарочно не пошелъ въ соборъ для того, чтобы разозлить канониковъ. Эта пощечина имъ привела меня въ отличное настроеніе. Я нарочно пришелъ къ теб, чтобы знали, что болзнь была только предлогомъ, но что я не явился въ соборъ не изъ гордости, а изъ чувства собственнаго достоинства, такъ какъ вотъ же я вышелъ изъ дворца – навстить своего стараго друга, садовницу.

Онъ хохоталъ при мысли о томъ, какъ будутъ злиться въ хор, узнавъ, что онъ пришелъ сюда.

– Но это не единственный поводъ для моего посщенія, Томаса,- продолжалъ онъ.- Мн было скучно дома; къ Визитаціонъ пріхали подруги изъ Мадрида, и мн захотлось поболтать съ тобой здсь, въ прохладномъ саду… Ужасная вдь духота сегодня. Какая ты, Томаса, еще бодрая; ты худощавая, живая и такъ хорошо сохранилась, а я заплылъ жиромъ и мучаюсь; спать не могу отъ боли по ночамъ. У тебя волосы еще черные и зубы цлы – теб не нужно носить фальшивые зубы, какъ мн. А всетаки мы съ тобой старики и намъ немного осталось жить… Ахъ, если бы вернуть время, когда я приходилъ маленькимъ служкой за твоимъ отцомъ и отнималъ у тебя твой завтракъ! Помнишь, Томаса?

Старикъ и старуха забыли о разниц ихъ общественнаго положенія и съ братскимъ чувствомъ людей, приближающихся къ смерти, вспоминали свое дтство. Вокругъ нихъ ничто не измнилось, ни садъ, ни монастырь, ни соборъ,- и прелатъ, оглядываясь вокругъ себя, могъ вообразить себя тмъ же маленькимъ служкой, какимъ онъ былъ полвка тому назадъ. И голубыя копьца дыма отъ его папиросы уносили его мысли въ далекое прошлое.

– Помнишь, какъ твой покойный отецъ смялся надо мной.- "Чмъ ты хочешь быть? спрашивалъ онъ меня и я всегда отвчалъ: "толедскивдъ архіепископомъ". Тогда онъ хохоталъ и говорилъ:- этотъ малый, будущій Сикстъ Пятый!…" Когда я былъ посвященъ въ епископы, я вспомнилъ его насмшки и жаллъ, что онъ умеръ. Онъ бы плакалъ отъ радости, видя митру на голов бывшаго маленькаго служки. Я сохранилъ привязанность къ твоей семь. Вы были хорошими людьми, и сколько разъ я бы голодалъ безъ васъ…