Роман Коноплев - Евангелие от экстремиста

Жирные тела развернулись. Один только задержался и расстроенным голосом сообщил, что спрашивающий был, оказывается, сыном того самого «коммуниста». И очень обиделся. Страшно кружилась голова. Поплыли все эти долгие недели. Лица ребят. Плевать на кандидата. Его с нами не было. Это уже был практически миф. Не многие его живьем-то видели. Были и такие, кто и знать не знал, что он ещё и книги пишет. Пайка в Лефортово всяко раз в двести калорийней того, чем питались наши партийцы. Вряд ли там выдавали такую вот колбасу. Так что мы были достойны своего вождя. У нас слабых не было. Главное, думали мы, чтобы он оказался достоин нас. Таких вот. Как Фиш, как Соков, как Нос, как шахтинские. Кто они? Молодые патриоты своей страны? Безымянные солдаты партии? Чей подвиг во всей стране… Да, наверное во всей этой стране, за очень редким исключением, был на хер никому не нужен. Имя твоё неизвестно. Подвиг… Сколько их было, этих подвигов? Сколько километров в грязи по колено, в снегу, по льду. Сколько было драк. Реальных. Преследований ментов. Допросов. Мягких депортаций. Потому что жили там, где до нас не ступала не то, что нога нацбола — вообще ничья нога. Потому что несовершеннолетние. Болели все. Мёрзли, спали на полу или вообще не спали сутками. Высохший Елькин харкал кровью. У Голубовича были тени вместо глаз. У кого-то кожные разные хреновины. Струпья. Клопы, вонь от невозможности толком ни помыться, ни переодеться, ни пожрать. Кота съели. Всё на ходу. Всё ради победы. Где там этот кандидат, когда здесь и сейчас решается судьба партии? Было уже не до него. У каждого из нас была своя война. За друзей, которые тут, плечо в плечо. За "право имею"…

Я вспоминал Приднестровье. Игорь, воевавший там, рассказывал, что в какой-то момент всем становилось уже всё равно, ради чего именно. С чего всё началось. Ни про какие законы о языке, ни про какого Смирнова никто не помнил. Просто были те, кто рядом. В двух шагах. Товарищи, убитые румынами. И шли в бой за них, а не за какую-то иллюзорную справедливость. Наши партийцы вряд ли думали тогда о большой политике. Думали о тех, кто рядом. Близко. В голове моей посреди развалин всплыл новый слоган, ставший впоследствии одним из ключевых партийных лозунгов, наша "программа партии". Слоган несбывшихся надежд и желаний. Абсолютная Родина — не Россия. Быть может, это выше, гораздо выше:

"ПЫТАТЬ И ВЕШАТЬ. ВЕШАТЬ И ПЫТАТЬ".

Пошли первые цифры. Мы плелись в хвосте списка. Рядом в кресле, склонив лысину и обхватив обоими руками голову, сходил с ума от бессилия Тишин.

— Рома, это конец. Если бы у меня был пистолет, я бы застрелился.

На выборы было истрачено практически всё. Лимоновские гонорары, спонсорские, личные сбережения. Мы с Елькиным сами уговорили Толю рискнуть — можно было бы отложить — на несколько номеров газеты, на будущее. Но отступать было попросту некуда. На выборы было положено всё. Партийная касса опустела. Лимонов все ж человек менее азартный и более осторожный до денежных трат — хрен бы он раскошелился на наш экшен: мы же просадили всё до последнего рубля. Некоторым партийцам родственники высылали денег на обратную дорогу.

Утром пришли последние данные. Мы заняли четвертое место. За Лимонова отдали свои голоса более 10 тысяч избирателей. Мало, конечно, из полумиллиона. Но всё же. Четвертые. Шесть процентов. Всё равно, это был предел возможного. С идущими беспрерывно по ОРТ сюжетами о терроризме и экстремизме. Предел.

Помнится, на очередном уличном мероприятии кто-то с трибуны в микрофон заорал нам в спину «провокаторы». Я часто слышу это звонкое словцо. Больше всех любят его пердуны-коммунисты. «Провокаторами» меня и моих соратников дразнил ещё трус Анпилов году в 93-м. Когда мы с Женей Бирюковым колонной шли по ВДНХ. Провокатором величали меня антиприднестровские журналисты официозных изданий Республики Молдова и их интернет-сайтов всяческих правительственных. Когда я предложил их Президенту Воронину, победившему в выборах на волне ностальгии крестьян по СССР, провести референдум о слиянии с Россией в качестве субъекта федерации вместе со всеми их международными долгами и гастарбайтерами. Без торга и излишнего кокетства. Кишинёвские журналюги немедленно заголосили: "провокатор!" Очень звонкое такое слово. НБП — партия провокаторов. Да, думаю теперь, именно провокаторами и создавались все классические партии, по-другому ведь и быть не могло. Не респектабельными же жирными чинушами — этим во все века хватало "партии полицейских". Не тупоголовые же скинхеды и прочие расисты их создавали в первой половине двадцатого столетия. Нет ведь никакой партии скинхедов, хоть и бродят их сейчас по городам России целые тысячи. По гаражам прячут свои хмурые рожи, штанги тягают за здравие Адольфа Алоизовича, сосут водочку. А партии нет и не будет. В моем понимании провокатор — это креэйтор, создатель события, страшный чёрный пиарщик, злой гений революции. Автор действия. А НБП сама по себе была всегда партией прямого действия. Провокация — это лакмусовая бумага революции, ибо в острой, напряженной ситуации каждый себя показывает таким, какой ты есть. Провокация — кровь экстремизма. В огне не солжешь. Провокация — это эпатажный Сергей Курёхин, это ходячий скандал Лимонов, это Паук со своими голыми прыгающими тётками — содомическими снегурками, садящимися срать прямо на сцене, посреди концерта "Коррозии Металла". И сам Паук, руками кидающий говно в зал на головы собственных фэнов, — это провокация. Японский фашист Мисима даже из собственной смерти создал провокацию. Так что провокация — двигатель истории. Ведь когда все на взводе, когда всё кругом готово взорваться — надо толкать. Как учил старина Дугин и его учитель Рене Генон. "Подтолкни, что падает" "Оседлай тигра, прыгающего в пропасть". Провокация — это, в конце концов, и сам Дугин, выходящий на сцену ДК МАИ перед выступлением рок-группы с собственными руками изготовленным плакатиком "Пиздец проклятому совдепу". За эту провокацию его, помнится, исключили из института. Кто упомнит ту рок-группу? А Дугина знают все. Провокация — это советник Президента Сурков, забивший осиновый кол в горло КПРФ. Никогда ей больше теперь не подняться. Словечко «провокатор» — из лексикона кабинетных мразей, трусливых маленьких крысят. Тех, кто боится, что порядок вещей завтра будет полностью нарушен. Что опять вдруг, десять лет спустя после революции, вместо стерильного пиджачка вдруг придется примерить камуфляж, и тебя захочет убить случайно прилетевшая откуда-нибудь граната. Это тоже ведь провокация. Что волоски с жопы вырывать пинцетом вдруг станет некогда. И когда они слипнутся — тебя немедленно обнаружит враг и заботливо перережет горло. "И это как раз буду я", — Неумоев совсем не ошибся. Он то же был когда-то одним из наших. Концертный тур "Русский Прорыв" — это грандиозная музыкальная провокация, свернувшая башню целому поколению.