Уве Вандрем - Тишина всегда настораживает

Шек весь обливался потом, шлем он самовольно привязал к поясному ремню, винтовку перевесил на грудь, чтобы иметь возможность свободно размахивать правой рукой. Лицо его побледнело. Походка стала шаркающей. Шпербер тоже замедлил шаг, он понял состояние Шека и предложил:

— Подожди, давай твою пушку…

Шек не реагировал. Шпербер повторил свое предложение. Шек наконец пришел в себя:

— Да, возьми. — Он снял винтовку. — Возьми к черту всю эту муру! — Он отцепил от пояса шлем, бросил его на землю и с силой поддал ногой. Потом отстегнул плечевые ремни, и штурмовое снаряжение сползло ему на руки. Он швырнул его в канаву и потащился дальше.

— Канонир Шек, ко мне!

Шек остановился.

— Шпербер, марш вперед! — Это крикнул сзади Вольф.

Шек повалился на землю. Шпербер все же подошел к нему. Похоже, что Шек потерял сознание. Вольф оттащил его в сторону, пощупал пульс, приподнял веки, сунул ему под голову свернутую брезентовую палатку. В это время подъехал джип с командиром батареи. Затормозил. Капитан Вустер приказал вызвать по радио санитарную машину.

— Шпербер, идите вперед, тут все будет улажено.

Шпербер положил рядом с Шеком его винтовку и поспешил присоединиться к строю. Он обошел троих или четверых солдат, которые остановились и наблюдали всю сцену. Еще один лежал на кромке канавки.

— Помочь тебе? — спросил Шпербер.

— Не надо, обойдется.

— В чем тут дело? — крикнул штабной унтер-офицер. — Семи километров еще не прошли и раскисли.

Не было смысла на кого-то жаловаться и вообще встревать в дело. С тех пор как Вольф дал ему совет научиться сдерживаться, Шпербер действительно стал осторожнее. Пожалуй, не стоит так просто отбрасывать шанс поступить в офицерское училище. В обозримом будущем приятнее все же ездить в джипе, чем топать пешком со стертыми ногами.

Шпербер догнал Бартельса. Этот вроде бы не выдохся на марше. Правда, он сложен не атлетически, но жилистый. Он тоже нес вторую винтовку, Хаймана. Тот кандидат в офицеры, а длительные нагрузки тоже не выдерживает. Эта мысль порадовала Шпербера.

Волдырь на пятке готов был лопнуть. Шпербер захромал и начал отставать. Тогда он заставил себя идти маршевым шагом. Носок тер уже по открытой ранке. Надо держаться, шагать дальше. Но вот наконец приказ: шлемы закрепить к поясу, рукава рубашек закатать, винтовки закинуть за спину. Только не выбиваться из ритма. Он держал темп и в те минуты, когда выполнял приказ. Внезапно в верхней части бедра Шпербер почувствовал жгучую боль, которая расползалась по телу с каждым шагом. Сукно походных брюк терло кожу. Теперь он понял, какое значение имели тесемки на штанинах инструкторов. Почему же он не надел длинные подштанники, как было приказано? В икрах ног его донимала колющая усталость. Мышцы между шеей и плечами, сведенные болью, пытались освободиться от груза на спине и передвинуть его вперед. Внезапно перед его глазами предстала диаграмма работы мышц мускулов человеческого тела, которая висела во время его учебы на стене биологического кабинета. И он начал сопротивляться, вступил в единоборство с этими своими мускулами. Ему почудилось, что пучки мышц его тела распались на одиночные волокна. Неимоверно натянутые, напряженные до предела мышцы, сокращавшиеся и распрямлявшиеся, выпирали из-под кожи и бессильно вибрировали…

«Стоп! Теперь — под душ!» Но Йохен бежит дальше и останавливается на краю бассейна. Отец — за ним, левое плечо у него, как обычно, приподнято. Кожа его на мышцах, сухожилиях и костях похожа на отклеившуюся пленку. «Дальше не сметь, сорванец! — кричит он. — Не сметь грязным лезть в бассейн! Что будет, если все такие туда полезут? А потом, у тебя и сердце не выдержит…» Йохен идет под теплый душ. «Да нет, не туда — иди под холодный». Йохен встает под струю. Он ежится под ней, больно бьющей по телу. И тут же чувствует ее холод. Кожа на теле сжимается: Выпирают мускулы живота. Струя становится тоньше, но все равно она резкая и жесткая.

«Па, ты тоже — под холодный?» Когда отец выходит из-под душа, в глаза Йохену бросаются шрамы на его теле. Рубцы имеют сине-фиолетовый цвет. Один возле позвоночника, другой — на плече, еще один — на бедре. Легкие прострелены. Застрявшая в теле пуля. Касательное ранение. О том, что он получил их в битве под Москвой, Йохен знает уже давно. Отец называет шрамы «фиалки». Последнее ранение дало ему возможность отдохнуть от войны в военном училище в Дрездене. А потом отец прыгнул с десятиметровой вышки — первый раз в жизни. А с пятиметровой сделал сальто-мортале и сорок метров проплыл под водой. «Да, тогда мы были вроде волков», — говорит отец. Выпустили его из училища в чине лейтенанта. Храбрый лейтенант. И с этой аттестацией — снова на фронт, на отступавший. Отцовские раны всегда болят к перемене погоды. Должно быть, они здорово ноют под струей холодной воды. Но для отца это не имеет особого значения: он привык. Йохен крепче отца. Отец прыгает в бассейн раньше Йохена и плывет, взмахивая худыми руками. Потом, идя в сушилку, Йохен сталкивается по дороге с двумя мальчишками. Один из них показывает пальцем на «фиалки» его отца, а другой бьет его за это по пальцам. Можно ли одновременно чем-то гордиться и чего-то стыдиться?..

Когда Шпербер оглядел себя, он увидел пыльные ботинки, гамаши и смятые брюки. И вновь он видел свою ступню, которая выбрасывается из-под колена и вновь исчезает, — и так сто тридцать раз в минуту. Каждый, кто еще держался, был занят лишь собой. Точнее, борьбой с собой. Лица солдат отражали их тяжкое состояние. Они уже потерпели поражение, в котором нельзя было признаться. На марше осталось около половины состава. Позади катился транспортер, подбиравший всех, кто падал. Джип проехал примерно с километр, затем остановился. Оставшихся в строю подбадривали все благожелательнее. Лейтенант Вольф, стоявший рядом с Бустером у джипа, раздавал солдатам глюкозу и ободряюще похлопывал раскисших героев по плечам.

— Надо выдержать, ребята, — говорил он, — еще три километра. Потом получите свободный от службы день. — Он старался не смотреть в сторону Шпербера. Капитан Бустер узнал его среди тех, кто еще держался, и признательно кивнул ему. Шпербер забыл на мгновение о тяжести тела, доброжелательный взгляд капитана Бустера послужил для него новым импульсом. Сколько все-таки мощи в человеческом теле! Если бы все усилия, которые Шпербер выказал на последних километрах, сконцентрировать на одну минуту в стреле подъемного крана, та потянула бы несколько десятков тонн.

Впереди все еще шагал Бартельс, стройный, жилистый Бартельс. Других своих Шпербер не видел. И за своей спиной никого из них не слышал. Неужели все они свалились по дороге? А может, все их отделение уже в казарме, даже под душем? А он — нечто вроде жалкого заднего фонаря у автомобиля? Что же, тогда джип должен ползти непосредственно за его спиной. И грузовик — тоже. И вдруг он почувствовал, что вся боль ушла из его мышц. Как будто что-то тонизирующее разлилось по его телу. Да, это так. Ведь все его внимание было сосредоточено на теле. Он контролировал себя, был в полном порядке. Шагалось теперь как-то само по себе.