Владимир Козлов - Попс

— А мы уже летом поедем — всей семьей, с детьми, — говорит Кустов. — Пока, правда, не знаю, куда. Турция как-то надоела. Кто-то ездит туда постоянно, говорит, что им нравится. А мы… Ну, съездили раз, а теперь хочется нового…

— Съездите в Грецию, — говорит тетя Лена. — Интереснейшая страна. И отдохнуть, и впечатления получить…

— Да, спасибо, Леночка. Хорошая идея, — говорит тетя Аня, жена Кустова. — На Кипре мы были, а вот в Греции еще не были.

— Надо поторопиться, — говорит Николай. — А то скоро уже не до этого будет…

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает тетя Аня.

— Закроют границы — и все. Страна неуклонно сползает в «совок». Независимые телеканалы закрыли, подбираются и к газетам, на олигархов наезжают…

— Я в чем-то согласен с тобой, — говорит Кустов. — Но до конца твой пессимизм не разделяю. Есть еще шансы на то, что все образуется. Кагэбэшники у власти долго не удержатся.

— Посмотрим, посмотрим. По-моему, их позиции на сегодня сильны, как никогда. Одна надежда на объединенную оппозицию. А ты что думаешь, Александр? Объединятся демократы или нет?

— Никто ни с кем объединяться не будет. Все это — пустой разговор. Каждый тянет одеяло на себя.

— Устами младенца… — начинает Николай. Его прерывает жена:

— Скажешь тоже — младенца. Саша может и обидеться. А рассуждает ведь очень разумно. Демократы уже много раз показали свою неспособность к конкретным делам…

— Но при этом новой силы, способной занять их место, на политическом небосклоне, так сказать, не появилось пока, и поэтому…

Я больше не слушаю, жую рыбу. Слушать этот треп неинтересно. Они ведут эти разговоры уже года три, все время одно и то же.

Двери лифта раздвигаются. Я выхожу, переступая лужу собачьей мочи. У почтовых ящиков стоит Вера Федоровна с двенадцатого этажа. Дрожащими руками она открывает свой ящик, вытаскивает бесплатную газету «Округа». Я здороваюсь с ней одними губами, жму на кнопку кодовой двери.

Высокий дворник в оранжевой накидке поверх телогрейки сгребает лопатой грязный снег. У второго подъезда возится еще один. По виду, оба — из Средней Азии. Русских дворников я не видел давно.

На шоссе — пробка в сторону центра. Тарахтят, выплевывая вонючую гарь, «КамАЗы». Нервные водители легковых сигналят — опаздывают на работу.

У киосков «Центропечать» и «Мороженое» топчутся «гастарбайтеры». Они пьют пиво и курят, ожидая автобус, чтобы ехать куда-нибудь на стройку. Стоит очередь к автобусу на Ступино. Из-за киоска цветов выскакивает здоровенная дворняга, начинает лаять на меня.

Продавщица цветов кричит ей:

— Джек, ну-ка перестань! На место!

Собака замолкает и медленно возвращается за киоск.

Нафига продавщицы киосков подкармливают этих собак? Что, из любви к животным? А те идиоты, чьи собаки ссут в лифтах и срут на тротуарах, — они что, тоже большие любители животных? Не верю. Большинство человеческой массы даже других людей не любят, не то, что животных. Это для них живые игрушки.

Иду по рынку, по рядам кожаных курток, купальников, трусов, поддельных маек «adidas» и «puma».

Тетка в зеленой вязаной шапке пьет кофе из пластикового стакана. Я спрашиваю:

— Есть мужские перчатки?

— Конечно. Вот такие — пятьдесят рублей.

Поставив стакан на мокрый асфальт, она снимает с вешалки пару перчаток. На нас смотрит продавщица из соседней палатки.

— Хорошо. Я беру.

— А больше ничего не желаете, молодой человек?

— Нет, спасибо.

— А жалко. Вы подумайте. Любой каприз.

Тетки хохочут, глядя друг на друга. Им скучно: покупателей мало, погода — говно. Но мне их не жалко. Сами виноваты, что не нашли другой работы.

Холодно. Чтобы согреться, я захожу в крытый рынок. Там торгуют фруктами и овощами.

— Молодой чэловэк, бэри кыви! — кричит продавец в черной кепке «Los Angeles Lakers» — Нэ проходы только мымо!

Рядом бабушка в сером пальто покупает яблоки.

— Ну и что вы мне положили? — говорит она продавцу. — Вот это гнилое, и это, и это… Забирайте назад.

— Нэ, ну что тэбе, блядь, не нравится? Нормальное яблоко…

— Как ты так со мной разговариваешь? Ты знаешь вообще, что такое «блядь»?

— Знаю, конэшно… Иды отсюда.

За это и ненавидят «хачей», хотя и не все они такие, как этот. Взаимная неприязнь никогда не исчезнет. Она уже, наверно, в крови. А из-за таких неприязни становится больше. Даже «либералы», вроде Кустова, сколько бы ни говорили про мир в Чечне и про то, что оттуда надо уйти, все равно не любят кавказцев. Только, в отличие от пролетариев, в этом никогда не признаются.

В моем классе учились два кавказца, парень и девушка. Девушка была осетинка, ее звали Лиа. Она с родителями приехала в Москву лет пять назад. По-русски она говорила практически без акцента, и ее никто не считал за чужую. А парня многие ненавидели. Он пришел к нам в начале десятого, плохо говорил по-русски, вел себя, как урод: старался списать или смухлевать, ругался с учителями. В классе с ним никто не общался, и он тусовался с кавказцами из других классов. Они все время курили на крыльце.

Гаснет свет, вырубается телевизор. Я выглядываю в окно. В домах на другой стороне шоссе — тоже темные окна. Наверно, авария на подстанции.

Я не знаю, чем заняться — ничего привычного делать нельзя, ничего не работает, даже телефон. В принципе, можно позвонить по мобильному, но звонить никому не хочется.

За дверью звякают ключи. Заходит мама.

— Нет света, да? Мне пришлось на восьмой пешком подниматься. А кому, например, на двенадцатый? Старушка эта, хотя бы, Вера Федоровна. Ей за восемьдесят уже. Хотя я не знаю, выходит она из квартиры, или уже нет…

— Выходит, я ее видел недавно.

Мама вешает пальто на вешалку, заходит на кухню, моет руки под краном — здесь светлее, чем в ванной.

— Ну, что будем делать? — спрашиваю я. — Даже чай поставить нельзя: чайник — электрический.

— Вот что значит прогресс, — говорит мама, пододвигает стул, садится. — Чем больше прогресса, тем более мы уязвимы. Ни чаю согреть, ни телевизор посмотреть. Все, к чему люди привыкли, разом вдруг рушится.

— Значит, надо отвыкать…

— И что тогда? Назад в пещеры?

— Да нет. Это я так, пошутил. Можно вскипятить воду в кастрюле и сделать чай.

— Если хочешь, вскипяти себе. Я чай не буду, лучше сока выпью.

— А поесть?

— Не хочу пока.

Я открываю темный, начинающий течь холодильник, вынимаю коробку вишневого сока, наливаю себе и маме.

— Как вообще дела? — спрашивает мама.

— Так, не очень…

— А в чем дело? Какие-нибудь проблемы?

— Да нет. Вроде, все как обычно, но как-то грустно…

— Что-нибудь с музыкой не выходит?

— Не то, чтобы не выходит. Но как будто зря это все. Никому не надо. Людям нужна «Фабрика звезд». Остальное для них не существует…