Стив Айлетт - Наука убийства

Многие теоретики — Господи, спаси их — верили, что объект, скакнувший назад во времени, должен перестать существовать, когда временная складка закончится и в итоге останется естественно завязанная во времени версия. Когда в лабораторных условиях время впервые было сложено пополам, обнаружили, что объект, отправившийся назад, и версия, естественным образом занимающая прошлое, сосуществуют и после завершения эксперимента. Путешественник во времени становится молекулярно волатильным, сачкует, оказывается не на своём месте и понимает это, демонстрируя прелестную паранойю и распад личности. Если его оставить, объект путешествия во времени разрушается за несколько дней, становясь всё опаснее из-за молекулярной волатильности. Хуже того, было обнаружено, что малейший физический контакт между двумя версиями объекта выливается в изысканно жестокое молекулярное событие. Стало ясно, что останься обе версии существовать, о безопасности можно забыть. Путешественника во времени необходимо испепелить при удобной и угодной возможности. Оставшийся, надо сказать, будет счастлив, как собака в коляске мотоцикла.

Там же говорилось, что трагедия в Цинциннати стала итогом гаражных экспериментов какого-то парня — время сложилось и появились две его версии. Одна потеряла сознание, а вторая попыталась сделать ему искусственное дыхание, тотчас уничтожив город. Именно перед такими событиями всегда трепетали жители Цинциннати.

Торговая потихоньку стала достойна внимания Блинка. И он начал любопытствовать, содержат ли угри кофеин? Может, только голова, единственная возможная причина, почему повара её отрезают.

— Эй, Доуби, как там дела с хот-догами? Если они не будут здесь через минуту, я оборву тебе уши и использую вместо присосок, чтобы взобраться прямо вот по этой стене.

Врубилась рация Блинка — они сели на хвост Паркеру.

Когда Доуби появился со свежей кучей, забегаловка была пуста. Он начал всхлипывать, как ребёнок.

Ограничитель и Малыш перебирали мусор в цифровом цеху Джонса. В переулке они прошли мимо ободранного остова джетфойла Розы — из крупных деталей на нём остался только хаб ротора, потому что его опечатало братство.

— Это небеса софта и хардвера, Троп, — сказал Ограничитель, вышибая ось замка сейфовой двери пневматической кувалдой. Суперкомпьютер Загрузки был соединён с бессетьем односторонним шлюзовым кабелем и по непонятной причине оказался экранирован от излучений. Внутри же обнаружился старомодный монитор и клавиатура.

Эта загрузка первого поколения сняла в драге пробу с планов Высотки на Торговой и сравнила с версией городских планов, сохранённой в её памяти.

— Отличаются, — объявила она. — А во мне ничего не правили со дня создания семь лет назад. Оригинальные планы явно относятся к многоуровневой крепости-невидимке. Официальные планы города были взломаны и исправлены.

— Вот в чём дело, — прошептал Малыш. — Загрузка думал, что нашёл настоящие планы, а оказалось, кто-то там ковырялся. И вот почему мы стритонили ограбление. — Малыш начал лениво просеивать груду хохмо-хардвера. Поднял пару клоунских масок и под бронежилетом в горошек нашёл винтовку скуби. Перед заколоченным лифтом стоял медицинский шкафчик.

Ограничитель спросил загрузку о резетном вирусе.

— Нет информации. Но я сомневаюсь, что хозяин посеял бы вирус, который убьёт его собственные загруженные конструкты.

— Но на тебя драга не влияет, так? Медицинский шкафчик оказался забит обоймами с наркотиками. Малыш отобрал коктейльный картридж и начал потрошить другие, наполняя коктейльную обойму прахом грааля и ускорителями сознания.

— На меня ничего не влияет — впрочем, я тоже не влияю ни на что.

— И в чём прикол?

— Запустить систему — самый быстрый, короткий и единственный верный метод распознать в ней появляющиеся структуры.

При выстреле Ограничитель помял клавиатуру и, обернувшись, увидел Малыша с дозатором, нацеленным ему в сердце. На метаболики его программа отвращения не распространялась, так что он сел и ждал, пока коктейльный патч рассосётся и интеллект разгонится, и зрачки его были размером с чугунные чушки.

Ограничитель не мог поверить, что братство оставило в здании столько внутривенного добра, и молчаливо возблагодарил резинового бога собственного изобретения.

— Привыкание и отказ не найдут благодарности, — сказал он, роясь в обоймах с патчами, — во вселенских челюстях опыта. — Он нашел ещё работы под полом около гиросфер. — Рамон, — выдохнул он, обращаясь к причке под своими очками, — мы попали в бабломаму. — Один глаз рыдал, второй пел.

Малыш уселся за клаву и начал электродопрос:

— Чего я стою?

— Стоимость зависит от редкости, спроса и лёгкости замещения.

— А зависит от того, кого спрашиваешь?

— Именно. Друг говорит одно, копы, армия и бизнес — другое.

— И в чём прикол?

— Запустить систему — самый быстрый, короткий и единственный верный метод распознать в ней появляющиеся структуры.

Малыш выгрузился и закрыл ящик с машиной.

— Скорость бога, Малыш, — позвал Ограничитель. — Только осторожнее. — Когда Малыш ушёл, Ограничитель наполнил шприц размером с кларнет.

Работающая на фанатизме тачка Паркера стояла невдалеке от въезда в тоннель, где он её бросил. Бессчётные гологоловые и стремительные пацаны пытались её угнать, но проезжали едва ли пару корявых ярдов прежде, чем заглох мотор.

Вскоре очередную попытку сделала пара копов, но никто не мог подобрать правильный баланс. Блинк втиснулся в машину и ровно поскользил прочь, исчезая в дымке утренних костров.

Данте Второй не мог сосредоточиться на погоне, сколько бы ни говорил себе, что это важно. Дневные события ударили по нему сильнее, чем любая пуля. Солнечный свет мерцал на значке Субару, ржавчина грызла банку из-под масла, дети пинали дымящийся пепел мёртвых, Олимп бросал тень на полчища разбойников, подсевших на «мейс». Это был явно самый зловещий из миров, и он как никогда чувствовал себя его частью. Проволочная изгородь Свалки вырастала на глазах, и Данте Второй вспомнил детскую песенку из чикагских ранних лет.

Он согнулся от смеха, и в этот момент у него над головой стекло с радостным звуком вылетело наружу и со второго этажа потёк огонь облегчённого пулемёта. Костелло — он всегда узнаёт мексиканскую калибровку.

Данте Второй вошёл в здание и, пролетев по лестнице, нырнул в тусовку снайперов. Куда ни глянь, везде буйствовали картины экспромтных пыток и фристайл-удушений. Самый спокойный из разговоров перемежался щебечущими пролётами кинжалов. Старые и близкие друзья совершенствовали прекрасный час, выпихивая друг друга в середину следующей недели. Дикую путаницу союзов можно было расшифровать только под теми частотой и углом, под которыми наносятся раны. Вся толпа брела от Трёх Музеев через Дезертиров к Задержанной Реакции и проливала старые слёзы. В одном конце зала стоял громадный торт, где скрывался обнажённый и отъехавший от наркотиков сенатор.