Ричард Хелл - Погнали

Когда я здесь жил, это было неспешное, тихое место. Население – чуть больше ста тысяч. Сейчас оно выросло вдвое, и городские предместья совершенно не отличаются от предместий других больших городов США: те же заасфальтированные стоянки, те же закусочные, где можно по-быстрому перекусить, те же торговые центры и супермаркеты.

Кровожадные коммерсанты во главе с Торговой Палатой очень даже неплохо распотрошили тот город, который я помню, и превратили его в очередную безликую зону во всеобщем коммерческом парке. Центр города с его старыми зданиями, как будто побитыми временем, исторический центр, который, когда я был маленьким, оставался почти таким же, как и сто лет назад, теперь вообще не узнаешь – местами старые кварталы снесли вообще, а местами отреставрировали, превратив в памятник самим себе.

Но кое-что все же осталось. Я звоню тете, и она объясняет, как нам доехать до мастерской, где мы будем чинить машину, и когда мы едем по улицам, чьи названия еще сохранили следы невразумительных детских суеверий и странных ассоциаций, у меня возникает стойкое ощущение, что я очутился в некоей магической нереальности – ощущение уютное, теплое, но в то же время какое-то отстраненное, – что я потерялся во времени. Я никак не могу поверить, что эти улицы все еще здесь, а вот я давно уже не ребенок. Это неправильно. Так не должно быть.

Мастерская уже закрыта. Так что мы просто снимаем машину с прицепа и ставим ее на стоянке вместе с фургончиком. Через пару минут подъезжает тетя, чтобы забрать нас домой.

Я не видел ее лет тринадцать – с тех пор, как бросил школу и уехал в Нью-Йорк. Она мамина младшая сестра, и всего на девять лет старше меня. Тетя – последняя из семьи, кто остался в Кентукки. Ее зовут Джейни.

Мне слегка перед ней неудобно, потому что я чувствую себя виноватым. Моя мать и сестра ее обожали, а она обожала меня. Я всегда был ее любимчиком и принимал ее любовь как нечто само собой разумеющееся. Уже в раннем детстве я понял, что могу делать с ней, что хочу, чем, кстати сказать, беззастенчиво пользовался: она часто меня покрывала перед родителями, и даже врала, чтобы выгородить меня, а она не из тех людей, которые могут соврать так вот запросто.

Она всегда очень любила театр, и почти все свободное время проводила в районной театральной студии – мечтала стать профессиональной актрисой, хотя на самом деле она учительница в старших классах. Тетя так и не вышла замуж, и по меркам старого Юга она – женщина добродетельная и во всех отношениях достойная, но при этом она обладает той простодушной наивностью, которая свойственная экзальтированным актрисам, уверенным, что у них есть полное право жить по своим собственным установлениям. Она слегка чопорная, но веселая и очень добрая, у нее проницательный, острый ум – язвительный, резкий и даже немного циничный. Я бы даже сказал, что тетя по-своему остроумна, хотя это не то остроумие, к которому я привык в Нью-Йорке, у нее оно более приземленное, более примитивное, и иногда я просто не могу удержаться, чтобы ее не поддеть. Она, впрочем, не обижается. Она мной гордится.

Она очень тепло принимает Криссу, и мы все набиваемся в ее крошечный автомобильчик и едем к ней. На самом деле, мне непонятно, почему тетя – с ее мечтами и при ее достоинствах, – до сих пор не уехала из Лексингтона. Мне надо следить за собой, чтобы не вдариться в снисходительный тон и не начать учить тетю жизни. Чтобы ее не обидеть, я упорно борюсь с искушением отзываться об этом городе исключительно в стиле ироничного анекдота. Для меня Лексингтон – книга прочитанная и закрытая навсегда.

Тетя живет на зеленой тенистой улице в старой части города, рядом с университетом, на втором этаже двухэтажного дома. Хозяйка, у которой тетя снимает квартиру, живет в том же доме, на первом этаже – она устроила наверху отдельные апартаменты, перекрыв лестницу между двумя этажами и оборудовав на втором этаже еще одну кухню. Джейн тактично предлагает нам выбор: отдельную гостевую спальню или раскладную тахту в гостиной, и Крисса тут же дает понять, что мы используем оба имеющихся в наличии спальных места.

Завтра – пятница, и тете с утра на работу, но зато в выходные она свободна. Я говорю ей, что завтра мне на ее адрес должна прийти посылка. Крисса сердито зыркает на меня, и тетя Джейн замечает ее напряженный взгляд. Я ставлю кассету. Мы сидим в гостиной – болтаем и пьем бурбон.

Моя тетя – истинный ангел, но когда первый восторг после встречи проходит, мне снова становится не по себе, потому что, когда она рядом, я себя чувствую хищником, готовым наброситься на невинную жертву. Она слишком сильно меня любит, и это опасно. Уже ближе к ночи я иду в душ и, запершись в ванной, роюсь в аптечном шкафчике. Нахожу пузырек с остатками перкодана, – слегка просроченного срока годности. Ура-ура. Если завтра посылка вдруг не придет, этих семи или даже восьми таблеток мне хватит, чтобы продержаться до воскресенья. Я себя чувствую Суперменом.

Утром за Джейни заезжает приятель, чтобы отвести ее на работу, так что она оставляет свою машину нам с Криссой. Говорит, что почту обычно приносят в 11 утра.

Поднявшись с постели, я сразу же заглотил два колесика перкодана. Впервые за долгое время мне не противно с утра. Старые деревянные домики за окном, в густой тени от больших деревьев, похожи на дома с привидениями из страшной сказки, за их закрытыми ставнями как будто скрываются мрачные тайны. И звенящий прозрачный воздух заполняет собой все пространство – входит неслышно и мягко, как обольстительный и учтивый слуга, от которого пахнет свежестью только что срезанной травы и чистой воды.

Я слоняюсь по дому, пью кофе, пытаюсь читать и общаться с Криссой. Жду почтальона. И вот, наконец, он приходит. Но без посылки.

Мы с Криссой решаем позавтракать в городе. Находим уютный маленький ресторанчик в паре кварталов от дома. Официантки явно приехали из деревни. Меню отпечатано на мимеографе. Здесь подают соленую деревенскую ветчину и домашнюю выпечку. И еще – пироги с разной начинкой, названные по именам тех, кто придумал рецепты. Я беру яичницу с ветчиной, а Крисса – ореховый пирог Тамми с ванильным мороженым.

– Вам пирог подогреть?

Очень скоро Крисса уже болтает с половиной ресторана на тему, чем отличается Париж во Франции от Парижа в Кентукки.

Мне хочется съездить в пригород, где я вырос, прямо сейчас – пока народ на работе и в школе. Крисса не хочет никуда ехать, ей хорошо и здесь, и мы решаем разделиться и встретиться уже дома. Запасной ключ лежит под крыльцом, так что никому не придется стоять под дверью.

Это даже и хорошо, что я еду в Гарденсайд один. Я не знаю, как эта поездка отзовется в моей душе, но мне хочется, чтобы отклик был чистым, а когда кто-то рядом, это всегда отвлекает. Вчера я попросил Джейни, чтобы она мне объяснила, как сюда ехать, иначе я бы точно заблудился. Все расстояния теперь кажутся намного короче, и в моей мысленной карте города – в карте, по-детски простой, – не хватает целых кварталов, а те, что есть, наполовину стерлись из памяти.