Александр Уваров - Михалыч и черт

— Сколько? — хриплым голосом спросил Дмитрий (губы его неожиданно пересохли).

— А хрен его знает, — Игнатий развёл руками. — Тут не я решаю, а вы.

— Я? — удивился Дмитрий.

— Вы, — подтвердил Игнатий. — Как решите, что с Клоциусом встретиться пора — так и встретитесь. Он то ни на минуту не запоздает, уж будьте уверены. Так всё от вас зависит, всё от вас…

— С Клоциусом? — переспросил Дмитрий, чувствуя, что голова его начинает потихоньку распухать. — Кто это? Зачем встречаться?

— Вот, — медленно, с расстановкой (словно констатируя лично ему очень приятный факт) произнёс Игнатий. — Не готовы. Пока. Зачем встречаться? А это вы сами скажете. Это вам лучше известно. Как только к встрече будете готовы — так сами всё себе и скажете. Я то что… Я то так, по чаепитиям больше.

Карлик вздохнул.

— Душно здесь. Проветрить надо…

И, не успел Дмитрий и слова вымолвить в ответ, как карлик взмахнул руками — и подлетел в воздух, зависнув метрах в двух от пола.

— Ни х-х!.. — только и смог выдавить Дмитрий.

Он, казалось бы, видел сегодня достаточно для того, чтобы и самый крепкий ум поехал слегка на сторону. Но такого откровенно волшебного безобразия!

Нет, так нельзя. Это же не средневековый замок, не пещера колдуна, не дворец феи…

Феи! Что он там о фее говорил? Неужели и впрямь его матушка — фея?

Да нет же, это бред какой-то.

«Хорошо» подумал Дмитрий. «Скажем, я и вправду надышался чем-то. И вот сплю теперь, сплю… А если он ещё и превратиться в кого-нибудь? В ящерицу, например. Или в комара. Хотя, какой там комар. Март ведь, не сезон… Что я несу, какой сезон! Что я несу! Что у меня с головой?! С мозгами то у меня что?!»

— Вы, верно, выспались уже, и ко сну вас часа три ещё не потянет, как минимум, я так думаю, — тихо, еле слышно пробормотал Игнатий, покачиваясь под потолком диковинным воздушным шаром. — А я вот…

Он, подгребая воздух руками, подплыл к форточке и, повернув ручку…

«Да здесь окна не открываются!» мысленно воскликнул Дмитрий. «Я же пытался уже!»

…открыл форточку.

— Отчего же, — спокойно возразил Игнатий. — Как видите, очень даже открываются. Я вот, к примеру, открыл. Прямо на ваших глазах. Если у вас открыть не получилось, так и вовсе не значит, что не открываются. Может, вы просто не умеете. Не знаете, как правильно открывать.

«Издевается» подумал Дмитрий. «Как их правильно открывать? В воздух, что ли, подлетать?»

— Очень может быть, — ответил карлик, медленно опускаясь на пол. — Вполне так может и оказаться, что всенепременно надо в воздух подлетать. Так что напрасно думаете, будто я издеваюсь. Я, может, именно что подсказку хочу дать, а не поиздеваться над вами. Незачем дурное то про меня думать.

«Да пошёл ты».

Дмитрий почувствовал вдруг, что сильно ослабел, да так, что стул качнулся вдруг, словно от набежавшей волны, и пелена, прежняя, сонная, дневная стала густеющей завесью затягивать взгляд.

«Он так быстро меня замотал… замотал… Что же это за тварь такая? Что же за тварь?»

— Я то спать пойду, — бормотал карлик, копошась возле стола (Дмитрий не мог толком рассмотреть и понять, что он там делает… похоже было, что подбирает что-то с пола… или наоборот, бросает на пол… в общем, совершенно непонятно). — Мне отдохнуть надо. А вы тут сидите, кушайте, пейте. Время у вас есть. До рассвета уж точно никто не побеспокоит.

«До рассвета?» мысленно переспросил его Дмитрий. «А потом?»

— А потом — утро будет. Утром то, может, и придёт кто. Так всегда бывает. Ночью, скажем, никого, а утром кто-нибудь да приходит. Тут, главное, к завтраку не опоздать. А то ведь и такое бывает, что гость голодным остаётся. Это уже никуда не годится. Гость — он сытым должен быть. Я вот всегда неловко себя чувствую, если гость голодный. Голод — это ведь…

Карлик вдруг замолчал на мгновение и, повернувшись к Дмитрию и уставившись на него неподвижными кругами огромных свих зрачков, закончил:

— Голод — это грех. Самый большой грех на свете. На этом и на всех прочих.

«Ну я то безгрешен. Есть что-то совсем не хочется. Хотя чаю, пожалуй, вы-пью… Ну и что, что он остыл?»

И ещё Дмитрий подумал, что интересно было бы этой ночью не спать, а просто прилечь на кровать и наблюдать. Смотреть за тем, что происходит в загадочной этой квартире, в которой, по словам карлика Игнатия, целых пятьсот комнат (из которых, правда, никак больше трёх разглядеть не удаётся).

А что, если притвориться спящим? Только притвориться. Прикрыть глаза, оставив только узкие щёлки — и смотреть. Смотреть. Наблюдать.

Ещё в детстве (давно, давно это было) слышал он, что всё самое интересное происходит тогда, когда мы спим.

Мы закрываем глаза, и ночь, услышав размеренное сопение наше, открывает двери лунного своего дома, выпуская на короткую полночную прогулку странные, призрачные, причудливые создания, которые рассеются бесследно не только от самых слабых солнечных лучей, но даже и от мимолётного, едва брошен-ного на них взгляда.

Ночь любит их. Эти слабые, прозрачные, тихо плывущие на землёй существа — любимые дети её. И если убить их любопытным и неурочным взглядом своим — как жестока может быть месть ночи!

В детстве он знал — надо спать. Надо закрывать глаза. Опасно ночью держать их открытыми.

Но теперь… Что тут опасно, что нет — кто знает? Кто может сказать, есть ли у ночи власть над этой квартирой? И есть ли тут вообще ночь?

«Не буду спать».

Надо только притвориться.

Только прикрыть глаза.

Надо только понять, откуда появился этот карлик.

Откуда он возник. Как он пробрался сюда. И тогда, быть может…

— Я окно оставлю, — предупредил его Игнатий. — Проветрить надо кухню. Воздух здесь… Душно. Дышать тяжело.

Странно. С улицы потянуло прогретым, сухим, жарким воздухом. Словно и не март был (там, за окном), а середина июля.

Дмитрий потянул воздух ноздрями (совеем по собачьи), надеясь (не слишком сильно, конечно) хотя бы по обрывкам залетевших запахов определить, с чего это вдруг так поменялось всё там, на улице.

И послышался ему (или почудился только) тонкий, сладковатый, разбавленный ночным ветром аромат луговых цветов.

«Бог ты мой» мелькнула у него шальная мысль. «А ведь форточка то открыта! А если закричать?»

— А если… — прошептал, явно передразнивая его, Игнатий. — И не вздумайте! Налетят тогда… Не прогонишь потом…

— Кто? — спросил его Дмитрий.

— Узнаете, коли крикните, — загадочно ответил Игнатий. — Сами потом все щели закрывать будете. Да их потом не выгонишь… Нет, не выгонишь. Всю ночь уснуть не дадут.

«Комары, что ли?» подумал Дмитрий и сам удивился тому, какие же глупые, странные и совершенно бессвязные мысли лезут ему в голову.

Потом, подозрительно глянув на карлика, подумал другое: