Чак Паланик - Удушье

— Воздержание — это, конечно, нормально, — продолжает Дэнни. — Но я мечтаю когда-нибудь жить жизнью, построенной на том, чтобы делать что-то хорошее, вместо того, чтобы просто не делать плохого. Врубаешься?

А ещё более странно то, рассказываю ему, что мне кажется, мою новую популярность можно превратить в лёгкий трах в чулане с той стройной сестричкой, — может, дать ей поршень по щековине. Стоит медсестре вообразить, что ты чуткий заботливый парень, который проявляет терпимость к старым безнадёжным людям, — и ты уже на полпути к тому, чтобы её отодрать.

См. также: Кэрен из Ар-Эн.

См. также: Нанэтт из Эл-Пи-Эн.

См. также: Джолин из Эл-Пи-Эн.

Но, с кем бы я ни был, башка моя полностью забита той, другой девчонкой. Той доктором Пэйж Как-её-там. Маршалл.

Так что, кого бы я ни драл, мне приходится представлять себе больших гниющих животных: сбитых на шоссе раздутых от газа енотов, которых таранят на большой скорости грузовики на раскалённом от палящего дневного солнца асфальте. Либо такое, либо я тут же кончу, так возбуждает меня засевшая в голове доктор Пэйж Маршалл.

Забавно, что никогда не думаешь о женщинах, которых отымел. И никогда не удаётся забыть как раз тех, которые своей участи избежали.

— Это как же во мне силён внутренний наркоман, — говорит Дэнни. — Если я боюсь оставаться не взаперти. Моя жизнь должна заключаться в чём-то гораздо большем, чем просто не дрочить.

Другую женщину, говорю я, не важно какую, можно представить, как дрючишь. Ну, там: она с раздвинутыми ногами на водительском сиденье в какой-то машине, и в её точку Джи, в край её уретрального нароста, врезается твой толстенный здоровый поршняра. Или можно вообразить, как её порют, стоящую раком в горячей ванне. Ну, то есть, в её личной жизни.

Но эта самая доктор Пэйж Маршалл кажется словно превыше того, чтобы её драли.

Над головой кружат какие-то хищные птички. По птичьему времени такое должно значить около двух часов дня. Порыв ветра отбрасывает фалды камзола Дэнни на плечи, и я стаскиваю их обратно.

— Иногда, — говорит Дэнни, шмыгая носом. — Как-то даже охота, чтобы меня били и наказывали. Ладно что Бога больше нет, всё равно хочется что-то уважать. Я не хочу быть центром собственной вселенной.

Раз уж Дэнни весь день собрался торчать в колодках, мне придётся переколоть все дрова. Самостоятельно перемолоть кукурузу. Засолить свинину. Просвечивать яйца. Нужно забодяжить пойло. Накормить свиней от пуза. Восемнадцатый век никому малиной не покажется. Раз уж мне придётся добирать за ним все недостачи, сообщаю сгорбленной спине Дэнни, за это он мог бы как минимум сходить навестить мою маму и прикинуться мной. Чтобы услышать её исповедь.

Дэнни вздыхает, глядя в землю. С высоты в двести футов один из стервятников роняет ему на спину мерзкий белый потёк.

Дэнни сообщает:

— Братан, мне нужна какая-то миссия.

Говорю:

— Вот и сделай одно доброе дело. Помоги старой леди.

А Дэнни спрашивает:

— Как там продвигается твой шаг номер четвёртый? — говорит. — Братан, у меня тут бок чешется, не поможешь?

И я осторожно, чтобы не влезть в птичье дерьмо, начинаю скрести ему бок.

В телефонном справочнике всё больше и больше красных чернил. Больше и больше ресторанов вычеркнуто красным фломастером. Всё это заведения, где я почти умер. Итальянские. Мексиканские. Китайские заведения. На полном серьёзе, с каждым вечером у меня остаётся всё меньше выбора, куда можно сходить поесть, раз уж я решил делать деньги. Раз уж я решил дурить кого-то, заставив полюбить меня.

Вопрос всегда звучит так: «И чем же вам будет угодно подавиться сегодня вечером?»

Осталась французская кухня. Кухня индейцев майя. Восточно-индийская.

Чтобы представить себе место, где я сейчас живу, старый мамин дом, вообразите реально грязную лавку антикварной мебели. Такую, по которой приходится ходить боком, как люди ходят на картинках в египетских иероглифах, — вот такой здесь завал.

Вся мебель — резного дерева: длинный обеденный стол, стулья, шкафы и сундуки, — всё с резными гранями, мебель заляпана по всей поверхности каким-то лаком, напоминающим густой сироп, который почернел и растрескался ещё, пожалуй, за миллион лет до рождества Христова. Выпуклые диваны покрыты холстом той самой пуленепробиваемой марки, на который в жизни не захочется садиться голым.

Каждым вечером после работы нужно первым делом просмотреть именинные открытки. Подбить итог по чекам. Всё у меня разложено по акру чёрной площади обеденного стола: платформа для моей деятельности. Здесь нынешняя квитанция, которую нужно заполнить. Сегодня тут одна вшивая открытка. Одна поганая открытка пришла по почте, с чеком на пятьдесят баксов. И всё равно придётся писать благодарственное письмо. И всё равно здесь ещё целое позорное поколение опущенных писем, которые надо разослать.

Речь не о том, что я неблагодарный, но если всё, что вы можете мне урезать — это пятьдесят баксов, то в следующий раз лучше дайте мне сдохнуть. Ладно? Или, ещё лучше, постойте в сторонке, а героем пускай становится кто-то с деньгами.

Ясное дело, в благодарственной записке я такого написать не могу, но всё же.

Чтобы представить себе старый мамин дом, вообразите, что всю эту дворцовую мебель запихнули в двуспальный коттедж для молодожёнов. Эти диваны и картины должны были по идее стать её приданым из Старого света. Из Италии. Моя мама приехала сюда учиться, и не вернулась, после того, как у неё появился я.

Вы бы не сказали по ней, что она итальянка. Никакого запаха чеснока или волосни в подмышках. Она приехала сюда, чтобы поступить на медицинский факультет. На чёртов медицинский факультет. В Айове. Честно говоря, иммигрантам приходится куда больше походить на американцев, чем тем, кто здесь родился.

Честно говоря, я более-менее её грин-карта.

Просматривая телефонный справочник, моя задача подобрать для мероприятия публику классом повыше. Нужно идти туда, где лежат реальные деньги, и тащить их домой. Не стоит давиться насмерть кусками курятины в каком-нибудь занюханном заведении.

Богачи, которые жрут блюда французской кухни, так же мечтают стать героями, как и все остальные.

Я хочу сказать, нужна дискриминация.

Мой вам совет: нужно точно определяться с целевыми рынками.

В телефонном справочнике на пробу остались ещё рыбные ресторанчики. Монгольские гриль-бары.

Имя на сегодняшнем чеке принадлежит какой-то женщине, которая спасла мне жизнь на «шведском столе» в прошлом апреле. В буфете из разряда «берите-что-хотите». О чём я думал? Давиться в дешёвых ресторанах — это сто пудов ложная экономия. Всё проработано, все моменты записаны в толстом журнале, который я веду. Всё здесь, начиная от того, кто спас меня, где и когда, заканчивая тем, сколько они потратили на данный момент. Сегодняшнюю вкладчицу зовут Бренда Манро, как гласит подпись внизу именинной открытки, «с любовью».