Дарен Кинг - Том Стволер

— Надо было попросить того мужчину, чтобы он нам помог. У него были такие большие и сильные руки.

Я смотрю на красивую попу, которая как будто бы улыбается.

— Обожаю весну. Это так возбуждает. Рубашки с короткими рукавами. Восхитительный запах мужского тела. Волосатая грудь. Отойди-ка, малыш. — Прим подтаскивает коробки с «Тигром Антонием» к лестнице и толкает их вниз. Они падают вниз. Туда, где кончается лестница.

Мы с Прим кое-как перебираемся через коробки с «Тигром Антонием», сваленные у подножия лестницы. Они помялись, пока летели. Некоторые порвались, и полосатые хлопья высыпались на пол. Я потихонечку их подбираю и ем, но так, чтобы Прим не заметила, потому что нельзя кушать с пола. Потом я иду следом за Прим и говорю:

— Прим, а что такое кладовка?

Прим стоит у открытой двери. Дверь ведет в темную комнату, похожую на большой шкаф. Прим разбирает там вещи, чтобы освободить место для «Тигра Антония».

— Раньше, когда еще не было холодильников, продукты хранили в кладовке. — Прим достает из темной комнаты всякие вещи и кладет их обратно, но уже по-другому. — Но мне повезло. В этой квартире есть и холодильник, и кладовая. Холодильник — для скоропортящихся продуктов. Кладовая — для всяких консервов и хлопьев. Ну, если там будет место для хлопьев.

Мы с Прим носим коробки с «Тигром Антонием» и кладем их в кладовку. Прим — она взрослая, она берет сразу по десять коробок. А я еще маленький, я беру по одной. Мы с Прим носим коробки с хлопьями, которые для детского завтрака, через большую комнату и кухню и кладем их в кладовку. Прим все время смеется и говорит: «Какой ты славный». Она качает головой, и смеется, и кладет «Тигра Антония» в кладовку.

Когда все «Тигры Антонии» сложены, все сто пятьдесят коробок, Прим закрывает дверь, ну, которая от кладовки, и встает, прислонившись спиной к двери. Она говорит:

— А за нами остались следы.

— Я-пойду по следам, — говорю и иду по следам. Следы — это такая дорожка из оранжевых хлопьев в полоску и сахара.

— Только не кушай с пола. — Прим говорит: — А то он грязный.

Я еще маленький, я ребенок. Но я пью вино. Я попросил апельсиновый сок с газировкой, а Прим сказала, что у нее нет никакого сока, что надо сходить в магазин и купить. А пока мы еще не пошли в магазин, я могу выпить ее вина. Только немного. Один стакан. И не сразу весь, а понемножку. Я сижу, пью вино понемножку. Прим тоже сидит, пьет вино. Только она его пьет сразу все, и оно ударяет ей в голову. Она наливает себе еще и выпивает еще стакан. Она сидит в большом кресле, которое очень роскошное. Она сидит, положив ноги на маленький столик, который тоже роскошный. Я сижу в другом кресле. Сижу и вообще ничего не делаю. Я потому что напился пьяным.

— Должна сказать. — Прим говорит, что должна сказать: — Этот твой дядя, про которого ты рассказывал. Он мне уже нравится.

— А ничего, что от него воняет?

— Это как раз то, что нужно. Люблю грубых мужчин. — Прим улыбается и наливает себе еще. — Можно даже его рассмотреть в качестве кандидатуры для создания семьи.

— Он не может сейчас создавать семью, — говорю. — Он сидит в тюрьме.

— Но ведь когда-нибудь его отпустят.

— А вдруг не отпустят? — говорю я и икаю. — Вдруг он останется там навсегда?

— Этого мы не знаем. Но можем узнать. Мы узнаем, отпустят его или нет. А если его никогда не отпустят, мы устроим ему побег.

Я улыбаюсь. Мне нравится этот план.

— Но сперва мне надо будет напиться. — Прим пьет вино, потому что ей надо напиться пьяной. — Мы пойдем в ваш полицейский участок. Для начала. И вежливо спросим.

— А она там, тюрьма? В полицейском участке?

Прим качает головой.

— Ты разве не знаешь, в чем разница между тюрьмой и полицейским участком?

Я качаю головой.

— Разница, милый мой, в том, что в одном месте полно закоренелых преступников, склонных к жестокости и насилию. — Прим говорит: — А второе — это и есть тюрьма.

Я киваю.

— Понятно?

Я качаю головой. Ничего не понятно.

— А когда мы устроим ему побег, — говорю, — мне придется вернуться к себе домой?

— Теперь твой дом — здесь, у меня. Кстати, хорошо, что напомнил. — Прим встает и идет к двери. Ее сильно шатает, потому что она напилась. — Надо придумать, где тебе спать. — Прим открывает дверь и говорит: — Иди сюда, в спальню.

Я встаю и иду. Меня тоже шатает, потому что я тоже напился. Я захожу в спальню. Это очень роскошная спальня. Там есть кровать в форме сердечка, которое как бы любовь.

— Очень красивая спальня. — Я говорю: — И кровать. Кровать тоже очень красивая. В форме сердечка, которое как бы любовь.

— Это влагалище. — Прим говорит: — Мое влагалище. Ты что, не знал, что сердечко, которое символизирует любовь, на самом деле символизирует женские половые органы?

— А где моя кровать, где я буду спать?

Прим кусает губы.

— Ты можешь спать в большой комнате, но там нет даже дивана. Только два кресла. Теперь понимаешь, почему мне так стыдно? Можно сдвинуть их вместе. И накрыть тебя чем-нибудь. Например, пледом. Или ты можешь спать здесь, со мной. В ногах кровати. Рядом с моими ногами. Может быть, они даже помогут тебе заснуть.

Я киваю:

— Потому что они будут пахнуть.

— На самом деле я имела в виду немножко другое. — Прим шевелит пальцами ног. Получается очень роскошно. — Я имела в виду, что ты можешь считать мои пальцы. И это поможет тебе заснуть.

Прим расплачивается с дяденькой-таксистом своим лазерным пистолетом, который стреляет деньгами-цифрами. Это тот самый кредитный пистолет, который она потеряла в том месте, где вкусно кормят. Мы вернулись туда и нашли пистолет. Нам его сразу вернули. Там все очень хорошие. В этом месте, где вкусно кормят.

— Это тот полицейский участок? Мы с тобой правильно приехали, Том?

— Да, — говорю. — Мы приехали правильно. А вот это место, куда я ходил. — Я показываю на плакат.

Прим смотрит на плакат, накрытый стеклом из пластмассы. Там, на плакате, написано: «НАПНД. Иногда они нас раздражают. Но о них все равно надо заботиться. Национальная ассоциация против насилия над детьми». Прим читает, что там написано, улыбается и говорит:

— Получается, ты все перепутал и вместо НАПНД попал в НАПНДЖ?

— Смотрите. — Я показываю на другой плакат, где нарисован дяденька-полицейский в таком синем шлеме, похожем на ананас, только синий, а внизу идет надпись: «Посадим надолго».

— Как-то оно не предвещает ничего хорошего. — Прим говорит: — Но наш человек невиновен. Даже если, как ты говоришь, его фургон плохо пахнет, он плохо пахнет не просто так, а по веской причине.

Я киваю.

— Если всех посадить, что мы тогда будем делать? Без рабочего класса? Придется самим убирать все дерьмо? — Прим пожимает плечами. — И будет его по колено. Даже страшно представить.