Тим Скоренко - Сад Иеронима Босха

На заднем сиденье — Спирокки и Уна Ралти. Во втором «Хаммере» — ещё один рослый негр, белый миссионер, оператор с камерой и Терренс О'Лири.

Джереми знает, как зовут каждого из них. Он знает их судьбы, их проблемы и решения этих проблем. Ему известен каждый их шаг.

Первого афроамериканца — того, который ведёт их джип, — зовут Габага. Он из Мали, шестнадцатый ребёнок первой жены своего отца. У него было два брата-близнеца, потому что он родился в тройне — и был в ней вторым. Его младший брат-близнец не дожил до года. Впрочем, как и ещё шестеро братьев. Из восемнадцати братьев и сестёр сейчас живы восемь. Это хороший процент. Габага умеет стрелять из всего, что стреляет, и водить всё, что движется. Однажды он управлял самолётом и даже сумел посадить его. Габага умеет читать, но пишет неграмотно, коряво, с трудом.

Водителя второго джипа зовут Пекеле. Ему двадцать лет. Он не умеет ни читать, ни писать, а считает только до десяти. Он впервые убил человека в одиннадцать лет, из автомата отца. Его отец был солдатом одной из армий воюющих государств. Его убили месяц назад. Не просто застрелили. Его взяли в плен и с живого содрали кожу. Кое-что они всё-таки умеют, эти дикари. Они умеют пытать человека очень долго, а тот даже не потеряет сознание. Пекеле мечтает отомстить. В его голове только одна мысль: убивать. Ему противен жалкий белый человечек на заднем сиденье.

Миссионера зовут Дональд Дикинсон. Он из Шотландии. Он сам захотел поехать в эту страну, чтобы прививать африканцам христианскую религию. Когда появился Джереми Л. Смит, Дикинсон поверил в него всей душой. Он попытался заменить кресты на элсмиты, но его не поняли. Он сам разрушил то, что с таким трудом создавал. Когда человек навязывает вам веру, вы всё-таки в какой-то момент подпадаете под его влияние. Но как только он пытается навязать вам другую веру, вы теряете и ту, первую. Он жалок, этот Дональд Дикинсон. Впрочем, у него не было выбора. Он сирота, вырос в приюте. Церковь была единственным способом спастись от нищеты.

Джереми читает в их сердцах и головах, как в открытой книге.

Они едут молча. Если бы миссионер оказался в одной машине с Джереми, он трещал бы без умолку. Но Габага знал, кого куда посадить.

Они приезжают в лагерь. Это обыкновенный полевой армейский лагерь, по соседству — деревушка. Солдаты из лагеря наведываются туда и спят с местными девушками. У половины — сифилис. Но это нормально. Тут живут с сифилисом, как в другой стране — с хроническим гастритом или тонзиллитом. Джереми выходит из джипа. Никто не встречает его. Чёрные в защитных штанах, голые по пояс, ходят по лагерю, таскают ящики, переговариваются. Джереми здесь лишний. Здесь не нужен Мессия. Он необходим цивилизованной Европе, тупой Америке, дикой России. Африке Мессия не нужен.

И тогда Джереми останавливается и воздевает руки к небу. Габага смотрит на него, и Пекеле, и Дональд Дикинсон, и Спирокки, и Уна. А Джереми улыбается, и на его лицо падают первые капли дождя.

Дождь обрушивается на лагерь, это настоящий тропический ливень. Он подмывает песок под колёсами джипов и затекает в палатки, солнце исчезает за густыми тёмными тучами, молнии бьют в деревья и флагштоки, а Джереми стоит в центре этого безумия, смотрит на небо и улыбается. Габага идёт к Джереми, но останавливается на полпути. До него доходит, что этого человека не нужно прикрывать от ливня. Что этот человек — сам ливень. Он сам — тучи, молнии и гром, он сам — стихия.

Солдаты бегают, мокрые насквозь, они пытаются спасти оружие, но вода заливает стволы, и если сейчас армия противника нападёт, то они не смогут сделать ни одного выстрела.

«Эта земля расцветёт», — говорит Джереми и опускает руки.

В ту же секунду дождь прекращается. Тучи расходятся, появляется солнце. Джипы стоят, утопая в застывающей грязи по колёсные арки. Вот из грязи торчит дуло автомата, вот — пулемётный штатив. Откуда-то появляется огромный чёрный, весь в нашивках и орденских планках. На вид ему лет тридцать. Он кричит что-то на своём языке.

Джереми понимает смысл его слов. Чернокожий в ярости. Он требует немедленно привести лагерь в полную боевую готовность. Но это не имеет смысла. Потому что Джереми этого не хочет. Он смотрит на чёрного, и тот оборачивается. Это Игара Бронги, генерал. Он хочет воевать. Он хочет завтра же отправить своих солдат в бой. Но у него ничего не получится. Потому что Джереми Л. Смит не желает войны. Игара Бронги неожиданно замолкает и уходит. Он больше не будет отдавать приказы. Он раскаивается в том, что сделал за свою жизнь. А Джереми идёт через лагерь, и по его следам шествуют свет и покой.

Джереми не любит и не хочет ждать. Он не желает сидеть в штабе, слушать отдалённые перестрелки и радиопередачи. Он может одним взмахом руки наполнить мир тишиной и спокойствием, наполнить его любовью.

Он может одним движением руки разрушить мир. Но этого он делать не станет.

Джереми Л. Смит поднимается и говорит: «Я должен сделать то, ради чего приехал».

И никто не смеет возразить ему, ни один человек. Джереми Л. Смит выходит из помещения и оказывается на ярком солнце. Солдаты бродят по изувеченному лагерю. Машины увязли в земле.

«Джип надо откопать», — говорит Габага.

«Не надо. Садись за руль, давай».

Они садятся: Габага, Джереми, оператор и Спирокки. Терренс О'Лири тоже забирается в джип. Если потребуется, в «Хаммере» не будет тесно даже ввосьмером. Уна остаётся в лагере.

«Хаммер» глубоко увяз в земле. Своим ходом ему не выбраться. Габага не уверен даже, смогут ли колёса прокрутиться.

«Поехали, давай», — говорит Джереми.

Габага жмет на газ. Автомобиль легко, точно бумажный, выбирается из ямы и едет вперёд. У Джереми — каменное лицо. Габага смотрит вперёд. Он уже поверил — тогда, когда пошёл ливень. Теперь его вера непоколебима. Он не имеет права в ней сомневаться.

Автомобиль съезжает с дороги и катится по целине, по непроходимой чаще.

«Так безопаснее», — говорит Габага.

Джереми улыбается.

Выстрелы уже не кажутся отдалённой трещоткой. Теперь можно понять, что это именно выстрелы. Одиночные и очереди. Каждая пуля куда-то попадает. Не всегда в цель. У каждой пули своя судьба. Одна попадает в лоб мальчишке с автоматом в руках. Другая — в ногу старику, случайно оказавшемуся в неудачном месте. Третья — в дерево. Четвёртая летит в небо, достигает максимальной высоты и падает обратно — блестящая, недеформированная. Судьбы пуль похожи на судьбы людей, которым они предназначались. Если пуля не попадает в человека и падает на излёте — красивая, острая, то и тот, в кого она не попала, остаётся жить и достигает своего излёта в старости. Так всегда. Так написано в книге судеб. Точнее, было бы написано, если бы она существовала.