Джозеф Коннолли - Отпечатки

Ну ладно. На Рождество, одно из первых, что я помню, отец удивил и меня, и мать, выйдя из сумрака своего кабинета с чем-то шарообразным, в красивой обертке, размером с футбольный мяч. Он вручил это мне. Я поспешно разорвал обертку (на ней был остролист и малиновки), потом содрал слой газетной бумаги («Дейли Экспресс»). Скоро я понял, что никакого мяча там нет — и чем больше измятых газетных листов опадало (мои руки испачкались и покрылись пятнами типографской краски), тем менее вероятным казался хотя бы мяч для крикета. Я затаил дыхание — балансировал между смехом и страхом, толком не понимая, как мне себя вести. Сверток становился все меньше и меньше, пока наконец я не нащупал в его сердцевине что-то твердое, такое, что можно оттуда выдрать. Это оказался свисток. Тяжелый, хромированный полицейский свисток — который, как я думал, пришелся мне по вкусу (до сих пор не могу решить). Мать, похоже, вздохнула свободно, хотя и несколько неуверенно. «Надеюсь, — сказал отец, — тебе никогда не придется в него свистеть». Таким образом он заложил традицию. На следующее Рождество — когда я закончил восхищаться своими положенными «Старт-райтами» [87] «Старт-райты» — фирменное название детской обуви производства одноименной компании. и приступил к мандаринам — отец триумфально преподнес свой завернутый подарок, похожий на мяч. Я порвал обертку в клочья. Теперь я знал, что там не может быть ничего большого, поэтому бобром прогрыз дорогу внутрь. На этот раз в середине не было ничего. Вообще ничего. Под обрывками газет зияла пустота. Мать посмотрела на отца, и я тоже. Это был урок, сказал он: никогда не ожидай ожидаемого. Я ничего не ответил. На следующий год мы с матерью глядели, конечно, очень мрачно, когда отец подарил мне бумажный шар. На этот раз я не ожидал ничего. И не ошибся. И каждый следующий раз, без исключения, шар оказывался пустым. И да, кричал он, мой отец, в полном восторге, — опять пустой: но кто знает, что принесет следующий год? Захватывающе, спрашивал он, не так ли?

Что ж. Это было тогда. Но посмотрите на нас сейчас: просто посмотрите на нас. Ничего этого больше нет. Время фокусов вышло.

— Народ уже спускается, Поли, — предупредил Бочка — глаза его метались с кастрюли на серебряный колпак, с гриля на сковороду, томившуюся на медленном огне. — Ты дело делать будешь или как?

— Я уже все сделал. Это ты хочешь присмотреть за своими как их там, кореш. Мы все надеемся на твою знаменитую обжираловку в Сочельник, а? Да? И чтоб без обломов.

Но Бочка (и, черти полосатые, — видели бы вы его, да, видели бы, нет, серьезно — я не шучу: да вы гляньте, как он выступает, ребята, — разрядился в шикарные белые поварские тряпки, да, — огромный высоченный колпак, словно фабричная труба…). Но Бочка (вы гляньте, что у него поперек левой сиськи написано — видите, что? Такими, типа, красными завитушками? «Бочка», написано там: «Шеф-повар». В точку, а? Это я для него сделал. В одном приличном местечке в Сохо: семь штук). Но Бочка (ладно — я к этому перехожу) — он взял и смылся в дальний конец этой чертовой кухни, так? Чё он там делает, пидарас? Ах да — это же Тычок? Это чё — Бочка щас ему по башке хорошенько вмажет за… о, чтоб мне провалиться, он только шлепает его по запястью, вы гляньте. Вот в такие минуты жалеешь, что у тебя нет видео как ее там. Для потомков и всякое такое.

— Эй! — возмутился Тычок — отдергивая руку и ею потряхивая — вы посмотрите на его лицо: здорово Тычок разозлился. — Бля, Бочка, чё у тебя за дела?

— Дела! — заорал в ответ Бочка. — У меня, блин, дела? О да — хороший выбор, да, Тычок? Кто бы говорил. Я выложил канапе красиво и правильно, так? И я не хочу, чтобы ты их лапал своими грязными волосатыми лапами, ясно? Ты пришел и одно сожрал, так? Ты, бля, пришел и сожрал!..

— Ну, не надо так психовать, сынок! — засмеялся Пол. — В смысле — извиняюсь, если не прав, но я всю жизнь считал, что канапе съедобны, а?

— Да, но я уложил их симметрично, — не отступал Бочка. — Подготовил, чтобы на стол волочь. А теперь придется перекладывать все, которые с креветками…

Тычок только удивленно мотал головой.

— Черт возьми… этот мужик — он прямо вылитая Делия. [88] Делия Смит (р. 1941) — британская ведущая кулинарных передач, автор кулинарных книг.

— Да ну? — повернулся Бочка. — А сам-то, парень? Ты полировал пол и наглаживал скатерти, так? Тебе понравилось бы, если б я помял скатерти и набросал дерьма на пол?

— Ничуть, кореш, — коротко ответил Тычок.

— Ого! — загоготал Пол. — Теперь у нас тут две Делии.

— А ты, Пол! — заорал Бочка. — Ты, блин! Я тебя видел — как ты суетился со своими занавесками, и светом, и цветами, и всякими там гирляндами и все такое. Мы все хотим, чтобы вышло идеально, так? Так что не надо мне портить ебаные канапе, вот и все, о чем я прошу. И, черт побери, — гляньте, сколько, блин, времени. Мне тут, нахер, некогда с вами. Пошли вон — вон, оба. Идите и налейте людям выпить или еще чего. Займитесь делом. Мне надо соус карамелизовать, и еще кое за чем приглядеть.

— Лады, — согласился Пол. — Идет. Пошли, Тычок, — оставим крошку Делию одну, ага?

— Да, — засмеялся Тычок. А потом сунул два пальца в рот. — Во, Бочка, — хошь получить свое канапе взад?

— Да-да… — пробормотал в ответ Бочка (руки его порхали со стола на стол, а мысли были заняты тысячей разных вещей). — Обхохочешься, Бочка. Обхохочешься. А теперь шевелите поршнями, лады?

Пол и Тычок неторопливо направились прочь — и они изрядно похихикали, эти двое.

— Черт побери, — сказал Тычок, рывком распахнув дверь в столовую. — А он прав — точно народ спускается и вообще. Тедди уже здесь, смотри. Фрэнки и Джон-Джон. Где только Джон-Джон откопал этот костюм? Ты глянь на его пиджак, Пол.

Пол кивал.

— Симпатичный, — согласился он. — С Сэвил-роу [89] Сэвил-роу — улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных. небось. В смысле — где в наши дни достанешь бархатное блескучее шмотье с позументами, кроме как на Сэвил-роу? Слышь, Тычок, — я тут в раздумьях насчет кресла Лукаса? Это сюрприз. Я одолжил здоровенную такую штуку, типа трон, у одного дизайнера из Пимлико. И еще один, поменьше, для Элис. Я так прикидываю, им чертовски понравится. Не уверен, снять покрывала сейчас или подождать, ну, пока пьеса не начнется. Ты чё скажешь? Привет — а вон и Джуди. Привет, крошка! Как дела? Нормально, а, Джуди, любовь моя?

— Кроны!.. — восхитился Тычок. — Во как. Слышь, Пол — Джон-Джонов бархатный пиджак, да? Он напомнил мне случай, когда мы с Бочкой выпивали в Уэст-Энде, в таком реально крутом месте, и все, типа, на нас таращились и всякое такое, потому как, небось, решили, что мы жуть как вульгарны. И там сидел этот парень, да? Ну правда глазел на нас вовсю, да, — и я подошел к нему и сказал: прикольный у тебя пиджак, парень, с искоркой. А он презрительно так лыбится, да? И говорит, ну да, оно и видно, сколько ты смыслишь, да? Это никакой не пиджак с искоркой , говорит он, — это смокинг. Да? говорю. Ну, скажу я тебе, сынок, — может, это и был смокинг, но теперь это в натуре, бля, пиджак с искоркой, я тебе говорю, потому что я его только что поджег! Видел бы ты его рожу! Как подскочит, как давай себя руками хлопать, и все тамошние пидорасы заверещали, и вообще. Зашибись было — чесслово.