Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута

Закончив чтение, Рандвер положил свиток на стол, опустил голову, и замер в неподвижности.

После долгого и неприятного молчания, Леонтоде спросил:

– Сколько кораблей привел Эрманореко?

– Восемьдесят. Шестьдесят из Кронии, остальные примкнули по пути. Наши дромоны и драккары потопили дюжину, Корумо и его дружина – восемь. Его кормчий, смертельно раненный, велел привязать себя к рулевому веслу, таранил корабль Эрманореко и Тороливо Мудрого, и сильно его повредил. Сам Корумо несколько часов сражался с топором в спине, а когда знахарь предложил ему помощь, велел сначала обработать раны собаке. Бейнир властитель провел сутки, не вылезая из седла, созывая ополчение и пристраивая беженцев. Он приказал скинуть с возов драгоценные ткани и дворцовое убранство и посадить на них детей, оставшихся сиротами, – в голосе Рандвера смешались гордость и горечь.

– Ты сам видел новое оружие из Кронии? – полюбопытствовала Тира.

– Да, мегалея. Камнемет кидает рогатый бочонок из железа, тот падает на настил корабля и разрывается в огне и грохоте на сотни кусков, – Рандвер поднял рукав на левой руке, показывая уже начавшую заживать длинную рану, крест-накрест зашитую серебряной нитью. – С моего драккара из тридцати семи осталось в живых четверо, один из них ослеп.

– А что слышно о новой вере, что несут жрецы в черном? – вступил диэксагог.

– Разведчики рассказали, что после взятия Кефалодиона на пальмах вокруг дворца дроттары повесили без разбора воинов, женщин, детей, собак, и ослов, в количестве нескольких десятков, и оставили трупы висеть на прокорм воронам.

– Как хорошо защищен Скиллитион, и какие еще крепости в ваших руках? – продолжил расспрос наместник.

– Скиллитион стоит на утесе, и подступ к его стенам хорошо простреливается. Эрманореко несколько раз пытался взорвать стены, все неудачно. Наши метательные машины имеют перевес в дальности. Второй город, что пока стоит, это… – посол замер в замешательстве.

– Ну? – подбодрил его наместник.

– Я не знаю, как по-вашему он называется. Гадранбир, торговая гавань.

– Адранон, – диэксагог кивнул. – Сколько вы продержитесь? Почему Бениро писал о трех неделях?

– Обе крепости переполнены беженцами. Если снять осаду с моря, чтобы рыбацкие лодки вышли на лов, и корабли с зерном могли причалить, мы бы запросто простояли, пока последний воин и последний дроттар Эрманореко не сдохнут от старости. Но сейчас в Скиллитионе все, кроме воинов на стенах, уже живут на половинном пайке – горсточка фиников и две лепешки в день. Последняя еда кончится дней через двенадцать, огня для готовки и согрева не будет еще раньше. Шесть дней ушло у нас, чтобы дойти до Лимен Мойридио – ветры не благоприятствовали, и дрова кончились.

– Сам-то ты когда последний раз ел? – Тира обратила внимание, что кольчуга и хитон висели на после, как на пугале.

– Не волнуйся за меня, мегалея, – Рандвер низко поклонился. – Нас накормили свежей рыбой и хлебом прямо по пути из гавани во дворец. Но вот беспризорные малютки Скиллитиона – те ночью просыпаются и плачут от голода.

– Хранители входа в порфировый чертог благодарят тебя, Рандвер сын Радбара, да пребудет с тобой и с твоим великолепным и благородным властелином благоволение Четырнадцати Сил, – без брахилогоса, наместнику пришлось сказать слова, завершающие прием посла, самому, взглядом указывая варвару на выход, чтоб тот чего не перепутал. – Покинь нас в умиротворении, и наслаждайся полной мерой нашего гостеприимства, пока не будешь вновь призван к порогу чертога гегемона, чья поступь сотрясает твердь.

Посол Бениро снова грохнулся на одно колено, склонив голову и прижав сжатую в кулак правую руку к груди, потом поднялся – его слегка повело из стороны в сторону – и направился к проему, ведшему на лестницу. Стражи в красных плащах раздвинули скрещенные менаулоны [99] Копье общей длиной до трех с половиной метров, которым вооружались византийские пехотинцы. Введено в широкое применение Константином VII Багрянородным. , давая ему пройти.

Диэксагог схватился за ворот хитона и примерно в четверть полной громкости, чтоб зря не пугать копейщиков, возопил:

– Позор и горе нам, обреченным сгинуть в распрях варваров!

В неизбежном потайном ходе в южной стене палаты, к удивлению Йеро, старательно записывавшего исторический разговор, начало происходить нечто странное. Кирко, зачем-то следивший за песочными часами, кивнул. Плагго развел руками, развязал кошель, и передал схоласту золотой тетартерон. Кирко протянул было руку, но остановился и возмущенно прошептал:

– Учитель, мы же спорили на номисму! [100] Тетартерон и номисма – золотые византийские монеты, первая несколько полегче весом.

– Бери, что дают! – тихо-тихо ответствовал мистагог.

– Что это вы? – так же тихо спросил Йеро.

– Я поспорил с учителем, что первое «позор и горе» мы услышим до двух пополудни. Вот, выиграл…

– Варвары наступают, тирании рушатся, а вы об заклад бьетесь?

– Блажен, кто встретит смерть смеясь, – Плагго повесил кошель обратно на пояс. – Не отвлекайся, пиши. Или, может, Кирко тебя сменит, если устал?

Йеро снова заскрипел стилосом, записывая наместника, говорившего:

– У нас есть две возможности. За день или два собрать помощь и отправить ее к Скиллитиону, или отказать Бениро и готовиться к обороне Лимен Мойридио. И та, и другая чреваты гибелью. Если наш флот будет разбит у Килии, Лимен Мойридио останется без защиты. Если мы не пошлем помощи, мы лишимся последнего союзника и будем отрезаны от западной части моря.

– Есть третья возможность, – предположил картопатриос. – Послать флот, но на помощь тирану Кронии. Если уж поддерживать одного из варваров в этой распре, почему не того, кто вернее возьмет верх? К тому же, он как раз ищет невесту… Мегалея, а что ты скажешь?

Тире очень хотелось бы холодно и безжалостно наказать Бениро за пренебрежение и собственным долгом тирана, и ее выстраданной покорностью участи властителей, чтоб память осталась на века. Она была на грани того, чтобы выпалить: «Блестящая стратегия, и воистину хитрая политика, Леонтоде!» Наследнице помешала только как назло засевшая в голове и там время от времени уныло попискивавшая фраза Рандвера про беспризорных малюток в Скиллитионе, плачущих от голода.

– Теологически, кого нам нужно поддержать? – спросила Тира у наместника, заранее догадываясь об ответе.

– Про взгляды Бениро на сверхъестественное ничего особенного не слышно, – диэксагог несколько успокоился, получив возможность говорить о предмете, милом его сердцу. – Из этого следует, что он верен обычаю отцов и поминает Крома, Магни, Собаку, и прочих варварских богов, не оказывая им особых почестей. Все эти боги, конечно, давно распознаны мистиками как схематическое представление тех или иных Сил из Четырнадцати. Кром – это Атремо, представление стойкости, его цвет стальной, Эгир – это Калидофоро, представление текучести, его цвет бирюзовый, и так далее. С другой стороны, Один, которому поклоняется Эрманореко, был повержен в конце предшествовавшего эона, восстал во гневе, окружен тьмой, и требует жертв.