Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута

– Малеро! – с неподдельным страхом возгласил картопатриос.

Загадочным образом, проклятое имя, словно из толщи камня, было повторено невесть откуда взявшимся эхом. В палате потемнело.

– Боги, которые заслуживают жертв, в них не нуждаются. Боги, которые требуют жертв, их не заслуживают, – промолвила Тира. – Мы пошлем все сифонофоры на помощь Бениро.

– Сразу оба? – усомнился картопатриос. – Надо тогда Астрабо поставить во главе флота. Он из Нотэпейро, моря знает.

В потайном ходу, Плагго и Кирко укоризненно смотрели на Йеро, непроизвольно воскликнувшего «Малеро!» почти одновременно с военачальником.

– Истинно так и вершится история. Даже досадно, что женщина не может быть гегемоном, – прошептал Плагго.

В преддверии порфирового чертога продолжало темнеть. Прогремел отдаленный раскат грома. Затасканной метафорой, на Лимен Мойридио надвигалась зимняя гроза.

– Что еще горит? – Каппи потянул носом.

– Роща портокали, – уверенно сказал Гаук. – Я по запаху полностью насобачился определять, что они жгут – финики, оливки, портокали, зернохранилище, дом какого-нибудь карла-горемыки, или тот же дом, но вместе с карлом и его семьей. Если не знать, что горит, довольно вкусно пахнет, между прочим.

Со стен Скиллеборга было видно с полдюжины поднимавшихся к зимнему килейскому небу дымных столбов.

– Как они ухитряются учинить такое разорение? Сколько ж народу он с собой привез? – сапожник провел рукой по камню и поднес пальцы к лицу, безотрадно разглядывая вездесущую копоть.

– В среднем считай по три дюжины на корабль, восемьдесят кораблей, двадцать потоплено, шестьдесят осталось, без малого две тысячи двести, – ответил за Гаука Горм, только что поднявшийся на стену со зрительной трубой. – Только похоже, к нему еще с тысячи полторы уже здесь прибилось, если не больше.

– Нитинги, – Торфи из Гадранбира, сопровождавший йеллингского ярла, плюнул из бойницы в южном направлении. – Предатели.

– Куда тебе деваться, если перед тобой во дворе твоего же хутора всю твою семью выстраивают с петлями на шеях и спрашивают: «Решай – с нами идти или с ними висеть?» – сапожник развел руками.

Вместо ответа, Торфи снова плюнул.

– Я еще хуже слышал, – добавил Гаук. – Все, кого дроттары обращают в новую веру, должны пройти испытание на выбор. Или ты без масла становишься кобылой верховного дроттара, или тебе ржавыми щипцами вырывают глаз.

– Да быть того не может, иначе выходит, всех свежеотмороженных, кто с нами у Гафлудиборга бился, вороний дроттар отпендюрил? – Каппи обратился к Горму, видимо, за опровержением. – Я из них что-то ни одного одноглазого не припомню…

Ярл невесело рассмеялся, примащивая зрительную трубу к зубцу стены, чтобы вид меньше трясся. Пользование прибором требовало определенной привычки. Горм приблизил лицо к оправленному в бронзу хрусталю и медленно повернул правую руку, придавая четкость изображению. Сады на расстояние примерно рёсты от подножия утеса были вырублены. Слегка затемненные, размытые по краям, и почему-то перевернутые вверх ногами воины Йормунрека толкали вперед по дороге между так же перевернутых пней камнемет-пращу, с длинным рычагом на треугольной раме, поставленной на саженные колеса. Толкавшие были прикрыты большими прямоугольными щитами, которые несли их товарищи, шедшие по бокам. Собирайся вся орава швыряться булыжниками, это было бы полбеды – но за отрядом с камнеметом следовал неминучий дроттар в черном, этот к тому же с вороном на плече, а за ним четверо с преувеличенной осторожностью несли носилки с чем-то завернутым в овчины.

– Торфи, на южную башню, предупреди наших камнеметчиков, – ярл бережно сложил зрительную трубу. – Те и сами вряд ли клювами щелкают, но тут лучше переследить – еще немного, и они эту йотунову телегу докатят до пристрелянного куска дороги.

Снизу и сзади раздался резкий хлопок, за которым последовали грохот падения чего-то тяжелого, лай Хана, и крик:

– Го-о-орм!

Голос доносился со стороны нижней кузницы. Звавший ярла был черен лицом, всклокочен и подпален волосами и одеянием, хотя его голос был довольно похож на Кнуров. На некотором расстоянии от него стоял Хан, судя по всему, тоже не полностью уверенный в личности чумазого чучела.

– Есть новости? – с надеждой крикнул в ответ Горм.

– Есть! Спускайся!

Ясное дело, какому ж ярлу не хотелось бы посмотреть, как кусок камня размером с пол-телеги летит триста саженей по воздуху и разносит в щепки вражеский камнемет… но Кнурово дело могло оказаться еще важнее. Горм спустился по наклонному ходу в толще стены, под конец прыгая через четыре ступеньки, пока никто не мог его видеть. Выйдя на солнце, он перешел на подобающе степенный шаг и, сдерживая нетерпение, подошел к строению. Опаленное, закопченное, и всклокоченное (насколько можно быть всклокоченным, если у тебя волосы всего-то на вершок от черепа) чучело и точно оказалось Кнуром, державшим в руках кусочек серебристого металла.

– Ну?

– Всё! – Кнур кинул кусочек Горму.

Ярл удивился легкости пойманного.

– Что это? – спросил он у кузнеца.

– Сам скажи!

– Олово альвов?

– Точно!

– Но при чем оно здесь?

– Это я сплавил из порошка, что остался после того, как я попробовал растворить часть смеси, что была в йотунском бочонке, водой. А растворявшаяся в воде часть – просто селитра! И всё!

– Та же, что Виги в дымовые горшки клал? Ты уверен?

– Стопудово уверен, чтоб меня прихлопнуло, где стою! Взрыв слышал?

– Ну, взрыв не взрыв, а что-то долбануло…

– Это я смешал нашу селитру из-под мусорной кучи за конюшней с частью перемолотого альвского перстня из моей доли сокровища.

– А как ты его грохнул?

– Отлил полый шарик из бронзы, – Кнур показал размер шарика, сведя большой и указательный пальцы правой руки, – Засыпал смесь туда, закрыл бронзовой же пробкой, и хлоп об пол!

В земляном полу мастерской, за дверью, криво висевшей на одной верхней петле, и точно была дыра с кулак. С южной башни раздался резкий звук, словно пастух двухсаженного роста щелкнул пятисаженным кнутом. После мучительно долгого промежутка, на башне и на стене заорали: «Кром! Есть! Так вас! Удцов расчекрыженных сосните, гробаки! Бабушек-похабушек ваших псиным удом еть на слоновом навозе с лихим присвистом!» Последний молодецкий клич наводил на мысль, что Родульф более или менее оправился от ран и уныния, овладевшего им после поражения на входе в гафлудиборгскую гавань. Горм снова посмотрел на дырку в полу и спросил:

– А как они делали, что часть бочонков разрывалась в воздухе?

– Вот это я еще не сообразил. Может, смесь грохает, если ее поджечь… Надо будет попробовать.