Алексей Шепелев - Maxximum Exxtremum
- Название:Maxximum Exxtremum
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Кислород
- Год:2010
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Алексей Шепелев - Maxximum Exxtremum краткое содержание
Второй роман Алексея А. Шепелёва, лидера группы «Общество Зрелища», исповедующей искусство «дебилизма» и «радикального радикализма», автора нашумевшего в молодёжной неформальской среде трэш-романа «Echo» (шорт-лист премии «Дебют»-2002).
«Maxximum Exxtremum» — «масимальный экстрим», совпадение противоположностей: любви и ненависти, высшего и низшего пилотажа экзистенциального бытия героев. Книга А. Шепелёва выделяется на фоне продукции издательства «Кислород», здесь нет привычного попсово-молодёжного понимания слова «экстрим». Если использовать метематические термины, две точки крайних значений — экстремума — точка минимума и точка максимума — должны совпасть.
«Почему никто из молодых не напишет сейчас новую версию самого трагического романа о любви — «Это я, Эдичка?» — вопрошал Илья Кормильцев. Очевидно, рукопись нового романа А. Шепелёва он так и не успел прочесть.
Отличительные черты текста автора: глубина художественного восприятия, психологизм, неповторимый юмор и едкая сатира, виртуозное владение языком (в том числе и русским матом, создание слов-неологизмов, собственный диалект маргинального микросоциума героев и т. д.), почти беспрецедентная и довольно удачная попытка порно-эротических сцен на малоприспособленном для этого «великом и могучем», социальная и онтологическая проблематика, богоискательство.
Maxximum Exxtremum - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Вернулись мы, не мене экспрессивно обсуждая, чем джангл отличается от хардкора и существует ли вообще такой стиль как «хипнотик транс» (оказалось, что курсач сей одним из первых у нас подсел на рейво-кислотную жизнедеятельность и выступал как один из организаторов первых вечеринок в том же «Спутнике» — а я, как известно, раньше тоже стремился этим пробавиться: веровал, что новая формация придёт и всех захлестнёт). Кроме прочего мы коснулись ещё проблемы наркомании и алкоголизма в среде молодёжной, всей этой субкультуры, основанной на так называемом расширении сознания… Особенно поразилась Зельцер — она и не подозревала во мне таких познаний (да кажется, и вообще никаких!).
А вот мой оппонент, когда мы уж высосали ещё шесть баклажек, и они уже уходили, обратился приватно к хозяйке:
— Твой что ль?
— Да нет, — отмахнулась она, — так, друг.
— Да это чувачилло вообще чума, самая чума винтовая — так пасти фишку… так во все дела врубаться…
Мне было, конечно, лестно, но я был уже никакой — да и разглагольствования эти меня весьма и весьма отяготили. И Элька ещё, пьяная Элька…
Чуваки разошлись по своим делам, а нас Оля пригласила к себе. Зельцер, когда мы шли, отстранялась от меня и явно тяготела к Саничу. Меня послали за пивом, и я вернулся с цветочком для Зельцера. Санич хмыкнул, Эльмира, кривляясь, приняла подарочек и тут же выбросила. Саша опустился в кресло, где не так давно сидели мы с нею, она примостилась около него. Я почувствовал неудобство перед Олей, не знал как себя вести. Однако они чувствовали себя отлично — в том числе и Оля — в одночасье всё изменилось: я, который сидя здесь две недели назад, попивая пивко и обнимая свою только что обретённую «половинку», посмеивался в душе над её слезливыми любовными муками, сейчас был готов заплакать сам, а у неё вот теперь «всё о’кей и в шоколаде». Она, спасибо ей, не подала виду. Мы благополучно распили две баклажки и стали что ни на есть в жёсткие ражки.
Пошли домой. Зельцер не могла идти, висла на Саше, он буквально тащил её на себе. От меня она отбивалась — на ней были гриндера с развязанными шнурками… Я шёл поодаль от этой шатающейся парочки, сам еле переставляя ноги, наблюдая, как она нагло хватает Сашу за жопу, из уст её льётся потоком отборнейшая истеричная непотребщина, сексуальная однако — если вы, золотые, не потеряли в таком состоянии оную свою идентификацию…
Меня пронзило эвристическое желание плюнуть и уйти — а что тут ещё поделаешь?! — но я представил это: дорогу домой, одиночество в берлаге (ведь кроме Саши никто ко мне не придёт!), похмелье и отсутствие еды и решил, что это ещё более невыносимо, решил смириться со всем — здесь хоть выпить дадут (пил я уже два дни не за свой счёт), хоть люди …
Санич буквально внёс Зельцера на руках (я помогал снимать ботинки — она брыкалась), положил на диван, и она притянула его к себе. Санич отпрянул, мы с ним покурили, и он сказал, что больше не может. Я сказал, что сейчас самое время прослушать мой только приобретённый Einsturzende Neubauten; Санич сказал, что такого коренного ухода в жук он не выдержит — он и так уже на путях-ветвях к нему… Я поставил кассету, Санич, как в былые времена, прилёг на диван рядом с Зельцером, я на «свой»… Зельцер стала приставать к нему — он не отказывал ей в поцелуях, но минут через пять уже храпел, а я, как в тумане, прослушал весь деструктивно-депрессивный концертик, и мне казалось, что никакой музыки нет, что это просто фон мира — то есть почти тишина…
37.
После такого отторжения я стал хотеть её видеть болезненно.
У них в Кульке (она ходила на курсы для поступления в институт культуры) был некий фестиваль джаза, и мы договорились с Саничем, что его посетим. Я подошёл уже поздновато — у входа стояла группа меломанов, в том числе Саша с Зельцером. Увидев меня, Эльмира не стесняясь рассмеялась: «Ну и видок у теа — я не моагу!» — я только что вновь окатался под машинку (заставив ещё выбрить над виском три полоски), бороду преобразовал в а-ля-д’артаньяновскую полосочку под губой, и облачён был в свою знаменитую синюю кофточку, скроенную (на московской фабрике в 1972 г.!) по типу кафтана или мундира — сзади с хлястиком, в руке с баттлом пива… Саша, видимо, немного недоумевал: как так можно в открытую «потешаться над человеком»!.. А я уж и не знал, про что завести речь — меня чуть ли не трясло от всего этого!
Концерт был не очень впечатляющим, и вообще я не любитель джаза, тем паче джаз-рока. Публика тоже откровенно скучала, однако всякие расфуфыренные девахи то и дело вспорхивали на сцену с букетами цветов — Зельцер объяснила это загадочное явление: это их кульковские студентки, зная, что в зале сидят преподы, строят в их глазах из себя меломанок — «Эх, — вздохнула она после длинного пронзительного соло саксофониста, — надо бы тоже метнуться — да влом и бабок нету… Шепелёв, дай денег, сходи купи букетик, а?» Я был готов и на это, но отлично знал, что это ничего не изменит. С минуту я молчал, решаясь. Она ответила сама: «А вообще ну тебя, Шепелёв. Где Санич?» — тут только я вздрогнул от своей фамилии, уже произнесённой ей за вечер раз семь. Как в школе — если учитель тебя не любит , он тебя по фамилии, хотя тебе годков по пальцам перечесть. Она меня в первые дни звала «Алексей». Алгоритм, значит: знакомишься — ты Иван, потом ходишь-бродишь, целуешь её, и ты уже Ваня, потом просыпаешься Ванюшей или Лёшечкой, подаёшь воды и трусики, а потом приходишь Толстолобченко, Шепелёвым, Шепом или того хуже. Семантика имени — Лужин-иллюжен…
Я пытался с ней заговорить, но она отвечала односложно, раздражалась и сетовала, что я ей мешаю. После концерта Санич куда-то спешно отбыл «по делам», и мы остались втроём — я, Эльмира и Дима Рыгин — сложившимся обстоятельствам я был вполне рад, и надеялся, что они, согласно обычной логике вещей, разовьются в пьянку, которая наверняка окончится у Зельцера дома, а для меня лично — в её тёплой постельке.
Однако Зельцер тут же впрыгнула в подошедший автобус, только и успев сказать странное «Я не пью» и всучить мне бутылочку «Бонаквы», которую она попивала — вот так вот!
Через неделю был несколько более оглобаленный джаз-сейсен в филармонии. В середине его, в антракте, мы вышли покурить, и на пороге нам встретился Саша по прозванию Гроб — как он сам изволит выражаться, «ветеран тамбовской рок-сцены», вокалист почивших в бозе, но породивших легенды панк-групп «Стеклотара» и «Доктор Борменталь», сейчас возрождающий эту свою деятельность в проекте с милым названием «Урланово коробище». Он сел с нами, причём мы совсем пересели вперёд, к самым рядам почёта. Опять надвигалась скука, но я распознал благодарного зрителя в лице нашего нового друга. Когда вышел глобальный оркестр с духовыми и изготовился что-то глобальное нарезать — повисла пауза, музыканты набрали воздуха — я вскочил и продудел на губах из «Ленинграда»: «Ту-дуф-ту-ду…» — и они тут же грянули с той же ноты! — Гроб весь удох, даже Зельцер, не сдержавшись, хмыкнула. Затем я кое-как выпросил у Эльки бутилочку — обещаясь даже выйти с ней в фойе! — тут же громко вскрыл, демонстративно унасосил её содержание и принялся в неё дудеть, подыгрывая происходящему на сцене.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: