Ариф Алиев - Новая Земля

Я подошел к брезенту.

Ключи были аккуратно разложены, спасибо сортировщикам и счастливого им пути в ад.

— Всем тихо! Я буду выкрикивать номера. Подходите по одному, показывайте бирки.

Кто-то дурной, с залитым кровью лицом, бросился к ключам, но я схватил его за робу, повернул, ударил кулаком по затылку. Больше никто не наглел, встали вокруг.

Я поднял ключ.

— 1-й у кого?

— У меня, — отозвался Якут.

Подошел, показал бирку, я отдал ключ. Ему помогли снять наручники.

— 2-й у кого?

— У меня! — раненый какой-то, еле стоит.

До 8-го ключей не было, но после опять шли по порядку.

8-й?

Никто не откликнулся, вряд ли не услышал, убили, наверное.

9-й?

— Мне давай! — еще один окровавленный протиснулся.

И так постепенно освобождались. Никто не торопил меня, свой номер не подсказывал, молча ждали, получали ключ и молча уходили.

Тихо было. Изредка беглецы орали нам что-нибудь обидное. Но на них не смотрели, пока лампа не вспыхнула.

Когда они доплыли до оранжевого буя, внутри вспыхнула мощная лампа, свет отразился от мокрых скал, от галечного серого пляжа, от ледника, от лодки, от бараков и заставил всех, кто видел вспышку, унять в глазах оранжевые проблески.

Один из чичей с испугу размахнулся веслом, ударил по бую, весло отскочило от прочного пластика, но чич ударил сильнее, и теперь уже по красной большой кнопке, и разбил ее. Оранжевый свет погас, и в лодке закричали победным криком. Сразу за буем лодку подхватило течение, она понеслась вперед, и можно было не грести. Чичи запели веселую песню про мандарины и девушку Марину, от которой все мужчины хотели откусить половину, наверное, буй показался им похожим на мандарин.

Я подумал, не лучшая песня, чтобы ее в море возле Новой Земли петь. Им бы не веселиться, а соображать, как выжить.

Примерно в 300 м от берега лодка попала в широкий водоворот. Чичи смолкли, налегли на весла. Лодка не слушалась, зарывалась то бортом, то носом. Течение становилось все сильнее. Не знаю, как им, а нам стало ясно, маши или не маши веслами, пой или молчи, а без мотора они не уплывут никуда.

Течение развернуло лодку по волне и потащило на ледник. Бросайте весла, молитесь, четки перебирайте, жизнь вспоминайте, прокляните кого-нибудь, кого еще не прокляли. Веслами махать — не лучший способ истратить последнюю минуту жизни.

Под ледником волны выточили огромную пещеру. В глубине вода закручивалась, вспенивалась и возвращалась на поверхность мутным белым потоком. Чичи гребли, боролись за жизнь, им удалось продержаться несколько секунд, но течение было сильнее. Это была пещера смерти, вход в Аид.

Лодка зарылась кормой в белую воду, высоко задрался ядовито-розовый нос. Чичи закричали, им было страшно там, в пещере под ледником. Так громко не могут кричать люди, разве что оперный певец-уникум из «La Scala» или победитель Зальцбургского фестиваля так может, но в пустом зале, иначе зал оглохнет.

Мокрый ветер поднял последний крик, порвал, принес нам обрывок. Лодка крутанулась в последний раз и пропала под ледником. На поверхности не осталось ничего.

— Без мотора не удрать. Что скажешь, Иван Георгиевич?

Ничего не скажу. Понятно, что не дурак выбрал место для колонии, хороший работник, работу свою выполнил. Не толстый координатор и не Марта — этим ничего нельзя поручить, любое дело провалят.

И вдруг мы увидели в белой воде человека. Одному удалось вынырнуть, он уцепился за лед, подтянулся. Казалось, он выберется, полезет вверх по изрытому трещинами рыхлому льду, но волна оторвала его, проволокла по ледяному краю, содрала одежду, порезала тело и, наигравшись, затянула в Аид.

И вновь море пустое, только буй выпрыгивает из волн — оранжевый выморочный шар, и возле ледника качаются оторванные льдины.

Постепенно сняли наручники и цепи почти все. 37 ключей не понадобилось, эти номера раньше освободились и умерли уже — все, кроме Гоги Звягинцева и Леши Паштета. И 14 неудачников полосатых свои ключи не нашли. Они бродили по пляжу, рылись в гальке, трупы поднимали и под ними смотрели, в воду залезали.

Остальные перебрались к складскому навесу. И каждый спешил набрать побольше продуктов и одежды. У ящиков дрались, конечно, но лениво, еды и одежды было много, за один раз не унести.

Я, как и все, побыстрее снял с себя полосатое и переоделся. Надел комплект термобелья, штаны дутые на бретельках, куртку-непродувайку из очень плотного материала и с теплой подстежкой и утепленные гортексовые сапоги до коленей. Куртки и штаны были двух цветов, синие и красные, выбрал синие, яркое не люблю носить. Из робы забрал календарик и фотографию, которую еще в трюме поместил между двух кусков вырезанного из тарелки пластика. В куртке было много карманов, и я поместил свои драгоценности в самый надежный — внутренний, на липучке.

Колонисты попытались устроить свалку у ящика с одеколоном и другой парфюмерией, но Обезьян отмахнул кулаком самого настойчивого, сломал ребра, и больше с ним никто не захотел связываться. Весь одеколон и жидкость после бритья Обезьян забрал себе. Потом схватились за чай и сигареты, но они были расфасованы в небольшие коробки и пачки, поэтому всем хватило и без драки. Я решил для себя, что впредь буду называть полосатых колонистами, потому что полосатые переоделись, 14 неудачников можно не учитывать. Хотя, конечно, внутри все мы остались полосатыми, нутро и душу не переоденешь.

Я запихнул в пластиковый мешок — в опустевшую упаковку из-под термобелья — то, что можно было спокойно выбрать: каши-концентраты — самые сытные, макароны — какие быстро варятся, бульонные кубики, супы, круг твердого сыра, несколько пакетиков мяса сублимированного, 10 банок орехового масла, 20 банок тушенки, рыбные консервы, сушеную рыбу, две бутыли с соевым маслом, 10 банок фасоли консервированной, 25 луковиц, печенье ломаное из остатков на дне коробки, банку джема, сахар, чай, растворимый кофе, две бутылки тайского рыбного соуса «нам пла» — он полезный и калорийный, баночку с поливитаминами, соль, спички — они оказались в одном ящике с солью, поэтому чичи не смогли их найти. Вещи расхватали быстрее, чем продукты. Я взял аптечку, 5 кусков мыла, полотенце, зубная щетка мне не досталась, а зубную пасту всю порубил топором второй одноглазый чич, люди копались, мазались, но не нашли ни единого целого тюбика. Наверное, плотник был тот чич, умел с топором обращаться.

Одеяло мне досталось грязное. Я опоздал, поэтому подобрал его с земли — испачканное, залитое маслом и кровью, мокрое, оно показалось тяжелым, хотел выбросить, но раздумал, другого не найти.

Я старался брать полезные вещи. Нашел нож и помятый с одного бока котелок, кружку, миску, тарелку пластмассовую, 2 ложки. Но попутно положил в мешок Библию из ящика с религиозными номограммами на крышке, 10 свечей взял и несколько бумажных икон выбрал: Пресвятую Богоматерь Семистрельную — заступницу, Иоанна Кронштадтского, которого за строгость уважаю, Иакова Боровичского — потому что ниоткуда явился и в никуда утратился, и Нила Столобенского, потому что отшельничал и вервием питался, власяницу носил и под веригами пудовыми сгибался. И на всякий случай взял острогу на тонком тросе, с кожаной петлей. К остроге прилагалось описание на нескольких языках. Его тоже взял, чтобы почитать, отвлечься, попробовать улыбнуться. Сунул в мешок ножницы, салфетки с цветочным запахом, альбомчик «Растительный и животный мир Новой Земли» — без этого можно обойтись, но как знать, что пригодится. Книга, шахматы, мячи, ракетки для настольного тенниса, ракетки для бадминтона я отбрасывал в сторону, и других колонистов это барахло не заинтересовало. И пачки с «THE COLONIST'S WRITTEN RULES»тоже отправились в грязь.