Михаил Уржаков - Дом, который построил Майк

Уже через пару месяцев бедный-пребедный такой подполковник Гришко на его новой вишневой «девятке» разгонял лужи перед КПП нашей части на улице Сталелитейной.

Правда, тащпалков?

На свой «Дембель-86 (осень)» я сделал себе небольшой подарок. Купил у танкистов новый гранатомет, стыренный из того же НЗ. Ну, кто служил, тот знает, подствольный гранатомет «Муха», который пристегивается к цевью автомата, к нему две гранаты и еще в нагрузочку ко всей этой прелести — четыре цинка патронов к АК-74. Восемьсот дорогих моих латунных, по восемь рублей за каждый. Надолго можно было бы в Белом доме засесть в девяносто первом.

Стоило это мне четырех выкидных ножей, трех гробиков со скелетами, тех, которые открываешь, а у скелета хуйчик вскакивает. Большой такой (местами стать бы Гулливером). Плюс двадцать три цепочки с крестами разверзнутыми, четыре дембельских альбома с голыми бабами и чеканкой и еще до кучи шестнадцать штурвалов.

Штурвал — это престранное изобретение, принесенное миру из темных, больных застенков ИТК. Эдакая резиновая уздечка, которую нужно натянуть на своего Павла Корчагина в красной буденовке , чтобы она хорошо зацепилась за головкой, а во все стороны от центра торчат тонкие резиновые усики. Почему-то подразумевается, что такой механизм должен в тяжелое время занятий любовью привести в неописуемый восторг милых дам-с. Как нынче говорят в России — «не порно, да задорно».

Уж не знаю, как женщины на этот прибор кладут взгляд, но вот после предотвращения (путем смертоубийства, естессно) побега одного «петуш-ка-гребешка» на нашей ИТК-7 в городе Комсомольске-на-Амуре, во время паталогического-анатомно-го медицинского обследования его тщедушного тела, в заднем проходе было обнаружено четыре штурвала, две пробки из-под газировки «Балтика» и носовой платок с вышивкой «ГПТУ-9. Не забуду Пал Палыча».

Такие дела.

Да! Есть у меня в моей коллекции реликвий один из этих штурвалов Пал Палыча (остальные поразо-брали сержанты, которые были причастны к смертоубийству). В дембельские альбомы, наверное, наклеивать. Порядком пообтершийся, так как не раз потом приходилось мне его опробовать в будние ночи послеармейской студенческой молодости. Да простят меня ленки-ольги-светки-катьки-немые-на-четверых-и-т. д. Сколько Лен, сколько Зин!..

Гранатомет с гранатами и патронами я закопал в тайге недалеко от нашего войскового стрельбища около поселка Хурмули. Странно, но когда в 1997 году я прилетел в Комсомольск, добрался на попутках в Хурмули и нашел этот тайник, то патронов в нем не было, остался только гранатомет с гранатами.

Место, где я сделал тайник в свое время, четыре километра от первого съезда от Сермяжного тракта вправо, мне никогда не забыть. Я его называю по-братьестругацки — «У погибшего медведя». На этом месте 24 июня 1985 года я убил медведя пинком моей сильной правой ноги ему под сраку.

Охотиться на медведей методом «пинка под сраку» (по-ненецки это будет «уинга па иул») меня научили местные охотники, какой-то то ли нанайской, то ли ненецкой внешности. Китайцы это были, вот кто, их тогда, нелегалов-лимиты, и в то время уже много в тайге развелось. Ломовики-чистильщики. Хотя, честно сказать, «уинга па иул» это точно не по-китайски. Китайский-то я прилично знаю. Даже министр торговли их китайской в 1994 году в Стокгольме на торговой конференции мне комплимент сделал. Типа я первый белый говорю с практически чистым пекинским диалектом.

Я же в то время уборщиком помещений прирабатывал, техничкой, на выставке достижений мирового хозяйства европейской технологии.

Ну ладно, че себя хвалить другими языками.

О медведях.

Когда медведи, разъевшиеся за долгое лето, добираются до только что созревшей ягоды морошки, они вообще поворачиваются своим медвежьим рассудком и для них морошковая поляна превращается в рай земной. Они могут проводить на этой поляне неделю за неделей, если поляна достаточно большая. Забираются в кустики ягод своим медвежьим носом и бороздят их задом кверху, как твои свиньи перед пометом.

Вот как раз в этот момент к ним, к мишкам, и нужно подобраться сзади, разбежаться побыстрее и пнуть посильнее под зад. От такой неожиданности у медведя-сладкоежки случается разрыв его бедного и доброго сердца, и он падает замертво на райскую поляну.

Эти нанайцы так, кстати, и промышляют, и содержат семьи свои нанайские. Денег-то у них на ружья нет. Да и не только на ружья.

В этом у меня с ними очень много общего.

Шуба медвежья под моими ногами сейчас лежит, как часть моей мировой коллекции. Добрая память о советских Вооруженных силах. Пообтерлась порядком уже. Через все страны шубейка проехала.

В Амстердаме сигаретами прожжена в области глаз.

И в Лондоне, и в Париже пожила и лишилась обеих лап — пробовали варить суп, насмотревшись фильмов с Чарли Чаплиным. И там и там получилась вполне приличная похлебка.

В Польше ее чуть шляхта на границе не отмела, сотней грина пришлось отделываться.

В Гонконге мне за нее штуку их гонконговских долларов предлагали — говорят, неведомый науке зверь. Не отдал.

В Нью-Йорке и Сиэтле под ногами валялась шкурка моя дорогая в засаленных квартирках-однодневках в Квине и на Первой авеню как единственный атрибут интерьера — кровати, стола, холодильника, кота и унитаза одновременно.

В Ванкувере мы ее использовали в качестве пугала для кабанов, доставших нас в палаточном городке в горах.

Да! Мишку убиенного немного все же жалко.

Добрый мишка был.

Американский вьетконговец Тим Юнг говорил мне, что не скорректированное уничтожение поселка во Вьеткон-ге было достаточно нашумевшим делом, которое попало в печать, потому что в огне погибли до кучи два репортера британской телевизионной компании «Фолке Ньюс», снимавших героические подвиги своих героических соотечественников. Бедный безухий командир взвода пошел бы под трибунал, если бы не самокритичный выстрел в большой, чувственный американский рот.

Перед тем как застрелиться в чувственный рот, Стивен Мэн, sentimental son of a beach, произнес великолепную фразу, которая впоследствии стала крылатой во Вьетнаме, а Фрэнсис Коппола (ну, этот чеканутый на голову режиссер) заработал на ней свой «Оскар».

— О, как я люблю запах напалма по утрам!

А все эта пресловутая американская сентиментальность.

Такие дела.

Кстати, Коппола умер.

Такие дела.

Нет, стоп! Че это я — это Кубрик кони-то двинул, а Коппола еще жив. Совсем записался я.

Тысячи южан пытались пробиться на территорию посольства США в Сайгоне, прямо с крыши которого каждые пятнадцать — двадцать минут снимались вертолеты, набитые, как банки с дальневосточной килькой, желтыми узкоглазыми беженцами. Буквально касаясь воды от перегрузки, они доставляли людей на стоящие в порту авианосцы, выгружали счастливчиков и возвращались назад к посольству. Туда, где массы народные пытались броситься напролом, уже понимая, что даже плавучие громады-железяки, хоть и не джонки, не растяжимы до размеров Южного Вьетнама.