Игорь Мельник - Ветхий завет

Озия со товарищи посетили благородную вдову вечерком. Они поели, попили и стали беседовать.

— Зря вы, уважаемые, собираетесь город ассирийцам сдавать.

— А что делать? Люди пить хотят.

— Нужно богу молиться, вот, что я вам скажу.

— Не у всех получается, уважаемая. Может быть, ты вымолишь дождик для этих бедняг?

— Нет, я молиться не буду. Я совершу подвиг, о котором весь мир будет говорить, затаив дыхание. Я и моя служанка… Короче так, вы выпускаете нас из города, а мы уж знаем, чего делать.

Отцы города пожали плечами. И ушли.

Как только дверь захлопнулась, Юдифь забралась на крышу и устроила стриптиз. Разделась догола и начала молиться. Молитвы в одежде — они такой силы не имеют, как в голом виде.

Красивая молодая вдова молится нагишом в знойный полдень на крыше своей мазанки. Такая молитва, можете не сомневаться в этом, обязательно будет увидена и услышана — в том числе и богом.

Помолилась, поднялась с колен и пошла в дом. Дома опять разделась. Я этот феномен в порнорассказах встречал. Героини только раздеваются. Никто из них ни разу не оделся. Не оделась — так будет точнее. Очко в пользу автора библии.

И стала прихорашиваться. Духи, кремы, наряды украшения и всё такое.

«И разукрасила себя, чтобы прельстить глаза мужчин».

Навела красоту, наконец-то оделась и собралась в путь.

Девчонки собрались совершать сексуальную диверсию в стане врага, который находился за городскими воротами, но харчей набрали столько, что хватило бы на Северный полюс сходить.

«Мех вина и сосуд с маслом, мешок муки, сушеные плоды, и чистые хлеба…»

Ведь бывают и грязные хлеба, наверное. Всё это добро она нагрузила на холку своей служанке и вышла на улицу.

Народ глазел на них, разинув рты от удивления. Ещё бы. В городе ни воды, ни еды. А тут такие тёлки, да ещё с таким количеством провианта… Посмотреть было на что. И подивиться тоже.

За первым же поворотом наши авантюристки нарвались на вражеский дозор.

— Кто такие? Куда путь держите?

— Мы еврейки. Убегаем от евреев.

— А что так?

— Вы же их всё равно скоро покорите. И плените. Вот мы и решили свалить по-тихому. А чтобы вы нас не трогали, таких красивых, мы решили навестить вашего фельдмаршала, Олоферна, и сообщить ему государственную тайну — пути прохода в горные укрепления.

Дозорные с интересом разглядывали говорившую и не могли насмотреться. Хороша, чёрт возьми! Но, что поделаешь — придётся пропустить её к командору — нецелованной.

Чтобы гарантировать беглянкам беспрепятственный проход по лагерю, им выделили сопровождающих. Эскорт был средним по численности — 100человек.

Можно себе представить, каков был размер дозора, если уменьшение на 100 человек не снизило его боеготовности.

Олоферн в это время спал в своём походном будуаре. Спал он там не один. Те, кто делил с ним ложе, проснулись и вышли посмотреть — кто это шумит возле генеральской палатки.

Сам генерал тоже проснулся и вышел в прихожую, протирая заспанные глаза. Ух, ты!

Иудифь сделала вид, что не заметила этого «ух ты!», а притворилась сильно напуганным созданием, пережившим много бед на своём веку. И «пала на лице свое».

Убедительности этой сценке добавляла служанка с двумя мешками провианта на плечах, переминавшаяся с ноги на ногу на заднем плане.

Олоферн мгновенно потеплел душой и принялся успокаивать беглянку, поглаживая её по голове.

— Никто тебя не тронет, дитя моё. Не бойся. Уж я позабочусь об этом. Напротив — «всякий будет благодетельствовать тебе». Честное пионерское!

Иудифь утёрла слёзы и начала говорить, глотая слова.

— Олоферн, ты самый умный из генералов у Навуходоносора. Мы все это знаем. Я бежала от евреев, ибо у них начался голод и жажда.

Генерал, услышав эти слова, мельком посмотрел на мехи с вином и куль с «чистыми хлебами» и прочей снедью, которые держала на плечах служанка, покряхтывая от натуги.

— Да положи ты их на землю — мои воины не голодны. А даже если и так, никто не отнимет у тебя эту жратву.

Потом он вернулся к прерванному разговору.

— Ты остановилась на том, дитя моё, что у вас голод. Я это уже понял. Продолжай, ибо я тебя перебил.

— Да, у нас голод. И мои земляки решили резать и употреблять в пищу тех животных, которые у нас считаются нечистыми.

— Ну и что? Голод — не тётка. Я слыхал, что ваши земляки при осаде могут и детей своих схарчить.

— Так то оно так, да только это грех большой. А я девушка богобоязненная (при этих словах все ассирийцы переглянулись между собой).

— И ты решила не участвовать в грехе? Судя по твоему сухому пайку, грех поедания нечистых продуктов не светит тебе в ближайшее время.

— Это ещё не всё, мой генерал. Мало того, что они решили резать свой скот. Они ещё (какое богохульство!) вознамерились употребить в пищу ту десятую часть урожая, которая предназначена левитам на прокорм. Такого святотатства я не смогла стерпеть.

Олоферн покачал головой в изумлении. Иудифь продолжала.

— Поскольку я не смогу пережить такого глумления над верой моих предков, позволь мне пережить это лихое время у тебя.

— Живи, дорогая. О чём разговор?

— Есть у меня маленькая странность, мой командор. По ночам я люблю ходить в чисто поле, чтобы помолиться. Там я и узнаю о том, что евреи уже согрешили. А как только узнаю — тебе скажу. Тут уж ты не плошай, добрый молодец.

— Об этом не беспокойся, уважаемая, — сказал Олоферн и лихо подкрутил ус.— Всё сделаем в лучшем виде. А тебя, красавица, за заслуги перед царствующим домом, возьмём жить в царские апартаменты. Тебе понравится, вот увидишь.

Иудифь присела в книксене. Аудиенция состоялась.

После этого разговора генерал велел разместить перебежчицу в кладовой с серебряной посудой. Где же ещё?

Их или назначают казначеями, или позволяют жить в Гохране. Иначе не бывает.

А ещё он приказал кормить её от пуза. На это Юдифь воспротивилась.

— Не могу я кушать ваших шницелей, мой генерал. Вера моя такая — чужого не есть. Пусть мне готовят твои повара из моего мешочка.

Генерал пожал плечами. Пожмём и мы. Только что мы видели, чем нагрузила Иудифь свою служанку — масло, сухофрукты, мука… Чистые хлеба. Да, и вино — куда без него? Ну, что из этого можно приготовить? — подумал генерал.

— Дело твоё, уважаемая. Что-нибудь из этого мои повара сварганят. Но, что, скажи на милость, ты будешь делать, когда твой провиант иссякнет? Чем будешь питаться — амброзией?

— А ты не переживай, касатик. Мои продукты не успеют кончиться, а мы уж порешаем наше дело.

Иудифь стала полноправной жительницей солдатского лагеря. По вечерам ходила к лагерному источнику воды — умываться. Потом молилась. Потом ела то, что ей приносили повара Олоферна. Потом шла баиньки. Всё чин чином.