Сирил Коллар - Дикие ночи

— Потому что любит Мустафу?

— Это знак судьбы… То, что ты оказался здесь и видел, как я готовлю кускус, тоже знак… Ты здесь из-за женщины, вернее, из-за девушки. Не ради нее, но из-за нее, так сплелись события. Ты думаешь, что одно событие никак не зависит от другого, а я вижу связи, недоступные твоему взору.

— Лора?

— Я не знаю ее имени, но сам ты не можешь ошибиться, ведь существует только она. У нее детское лицо, ваши пути много раз пересекались, теперь она останется в твоей жизни навсегда. У этой девочки будет большая власть над тобой — власть безмерной, безумной любви. Она причинит тебе боль, но заставит идти все дальше и дальше по жизни. Теперь тебя будет преследовать арабская кровь, перед глазами будет стоять мой убитый Мунир с собственным членом во рту. Ты искал случай — вот он.

— Я болен…

— Неважно. Предначертана не сама твоя смерть, но ее ожидание, близость смерти будет давить на тебя все сильнее с каждым днем.

Я отправился в Касабланку, сел в самолет и через несколько часов приземлился в Орли. Купив газету, я узнал, что накануне умер Жан Жене.

Я вспомнил его фразу, все время вертевшуюся у меня в голове: «Пантеры победили благодаря поэзии». Он любил Черных Пантер, «лезвие ножа». Все остальное в Штатах было для него слишком тривиально.

Я прочитал, что Жене родился 19 декабря 1910 года, а я — 19 декабря 1957-го. Я, естественно, не делал из этого совпадения никакого вывода о том, что тоже талантлив, но решил, что однажды мне придется, как и ему, начать действовать.

Поджечь бикфордов шнур, вытащить чеку из гранаты, нажать на гашетку ручного пулемета. Я как будто видел перед собой обрюзгшее, прекрасное, бульдожье лицо Жене, слышал, как его губы произносят завораживавшую меня фразу: «Только жестокость может положить конец человеческому насилию».

Из аэропорта я позвонил Лоре. Трубку сняла ее мать. Лора жила в этот момент у нее и подошла к телефону. Я поблагодарил ее за то, что она навела меня на съемки в Марокко, и предложил позавтракать со мной через два дня.

Потом я поехал домой. Прослушав автоответчик, выяснил, что звонил Сэми, и тут же набрал его номер.

Вечером я приехал за ним на тренировку по регби. Стадион находился в Пантене. Сильные ноги спортсменов в шиповках, ранящие зеленую плоть поля. Вместе с криками из глоток регбистов вырывался в ночной холод пар.

В раздевалках, между скамейками и душами, стояли молодые парни, голые, стройные, с накачанными мускулами, делающие вид, что им безразличны посторонние взгляды. Но я видел только его, моего Сэми.

Стадион принадлежал спортивному полицейскому обществу. Тренеры, уверенные в себе молодые полицейские, высокие, усатые уроженцы юго-запада страны, громко переговаривались. Игроки начали одеваться. Один из тренеров спросил, кто хочет пойти с ним к Андре. Ребята сомневались, страх боролся с желанием. Сэми отказался; указав на меня подбородком, он сказал:

— Я собираюсь поужинать с приятелем.

Трое игроков согласились. Они сели с двумя полицейскими в машину и выехали со стадиона.

Мы катили к Парижу. Я спросил Сэми:

— Кто такой этот Андре?

— Да это так, полицейские штучки. Андре устраивает групповуху. Я там еще не был, хотя, говорят, есть на что посмотреть.

У нас было свидание в кафе на улице Блоке, раньше оно называлось «Негритянский бал». Я слегка опоздал, Лора уже ждала меня в баре. Мы улыбнулись друг другу: она опиралась спиной о стойку, а я как раз толкал вращающуюся стеклянную дверь. Мы сели за столик в бильярдном зале.

Лора и я сидели напротив, над ее головой нависала галерея, повторявшая контуры зала первого этажа. Я мало что помню о том вечере. Кажется, мы заказали салат. Я был в коротких, узких джинсах с бахромой внизу, ремень густо-красного цвета, а майка черная, в серую полоску… У Лоры на руках несколько браслетов… Я встал и пошел в туалет, а она уставилась в тарелку с салатом… Когда я вернулся к столику, она подняла глаза, взглянув сначала мне в лицо. Потом взгляд скользнул ниже и уперся в ширинку.

Теперь Лора смущала меня гораздо меньше, да и сама она чувствовала себя раскованнее. Она была нежная, юная, соблазнительная. Я хотел ее, эту молодую девушку, почти девочку, а вовсе не то таинственное зыбкое лицо, оставшееся в моей памяти, — странное смешение ночи и смерти.

Мы вышли на улицу. Она спросила, откуда у меня этот синий мешок. Я ответил:

— Собираюсь заняться спортом.

Я настоял и отвез ее домой на мотоцикле, хотя она жила в ста метрах от кафе. У ее подъезда мы никак не могли расстаться, все говорили что-то незначительное, лишь бы отдалить момент прощания.

В течение следующих двух месяцев я сам звонил Лоре. Часто мы виделись после обеда в Париже или встречались вечером, просто бродили по улицам. Это напоминало мне о моей первой девушке, подружке кузины из Фонтенбло… Мне тогда было пятнадцать, и я был девственником. Мы пошли туда вместе с Марком, он встречался с моей кузиной, а я с той девочкой. Ее звали Лоране, и я не занимался с ней любовью…

Я был на десять лет старше Лоры, но наши отношения напоминали детский флирт. Вот только наши взгляды умели проникать под одежду, точно угадывая очертания тел.

Иногда Сэми приходил ночевать ко мне. Мы ласкали друг друга, и, если он кончал у меня во рту, я шел к раковине и долго полоскал рот. Если я зажигал в ванной свет, зеркало отражало не серое лицо усталого парижанина, привязанного к сексу, как наркоман к своему шприцу; стены, выкрашенные в оранжевый цвет, золотили мою кожу. Но на левой руке продолжал расти чудовищный фиолетовый бубон. Я отказывался верить своим глазам.

Мы никогда не обладали друг другом, потому что не хотели этого, а вовсе не из-за того, что я сказал Сэми о своей болезни и необходимости соблюдать осторожность — судя по всему, ему было на это глубоко плевать.

Сэми умирал от скуки в своей опере. Он заполнял карточки, раскладывал фотографии по коробкам и мечтал сменить работу. Я взял его ассистентом оператора на съемки видеорепортажа в Пиренеях об одном классе, занимающемся реставрационными работами. Мы прилетели в Перпиньян на самолете, а оттуда на машине отправились в Вильфранш-де-Конфле. Я снимал мальчиков, занимающихся спелеологией и восстанавливающих старинные часовни. Мы были в горах, и неожиданно, в полдень, Сэми исчез. Когда я нашел его, он висел над пропастью, пытаясь совершить восхождение на совершенно отвесную стенку. Я заорал:

— Ты просто рехнулся!

Но, взглянув на его вздувшиеся бицепсы и пальцы, вцепившиеся в камень, почувствовал желание.

Это было в конце июня, в тот вечер, когда состоялся праздник музыки. Лора позвонила мне накануне: она была знакома с музыкантами «Такси-Герл» и предложила пойти послушать их на площадь Нации.