Володя Злобин - Финики

- Как настроение, Дух?

Мне неохота отвечать Славе:

- Так себе. Словно завис над моей шеей топор.

- Ну, а как ты хотел. Если называешь себя революционером, то будь готов к гнёту системы.

Проблема была в том, что я никогда не называл себя революционером. Мне просто не нравилось то, что происходит вокруг. Мне хотелось изменения и вышло как-то нелепо, что я стал вершить их пистолетом.

- Скажи Алисе, что для неё есть задание.

- Скажи сам.

- Стараюсь иметь меньше дел с женщинами. Ещё древние германцы отмечали, что они губят воинов.

Страх притупился, став моим обычным спутником, как какой-нибудь Ганимед, только я не чувствовал себя Сатурном, сколько не вращай на туловище гимнастических обручей.

- Кто на этот раз?

Слава улыбается:

- Жулик и вор.

Неужто? То, о чём мечтали и говорили поколения русских людей? Настоящий подвиг, который сможет осудить только полный преступник? Спрашиваю, уже догадавшись, кого выбрало КПД:

- Крупная дичь?

Молчун, заходя в комнату, добавляет:

- Ты просто не представляешь насколько.

Охота требует особой подготовки. Алиса долго наблюдала за лексусом, который возил жирную депутатскую седалищницу. У него была депутатская неприкосновенность, жлоб-охранник и наворованные миллионы, поэтому мы решили спросить его по закону справедливости. Ведь в России это единственный закон, которого боится власть.

Интернет подсказал нам, что он по пятницам заезжает к любовнице. Чтобы извергнуть свою гнилую сперму и выжрать бутылку вина, ему нужно было два часа. Всё это время у подъезда ждала машина. Подъезд, прежде чем туда входил депутат, проверял охранник. Пришлось ждать хозяина пивного живота сидя в подвале.

- Слушайте, мы же после этого станем национальными героями.

- А то, - я в темноте вижу, как улыбается Слава, - более того, мы покажем, что выступаем за славное прошлое! Кто хочет финики?

- Да не до них сейчас!

- Для фиников всегда должно находиться время.

После мы слышим, как он тяжело начинает топать по лестнице, вытягивая залипшие между ягодицами штаны. Когда в темноте мы ударили его по голове, то он сразу же вырубился, чем доказал, что голова - это не его сильная сторона. Океан пота, разлившийся по моему телу в предвкушении акции, испарился. Когда начинаешь действовать, становится совершенно не страшно, это я давно уяснил, главное решиться. В наших руках оказался потерявший сознание мамонт, хотя я думал, что они давно вымерли. Нет, никто не хотел убивать жулика воровским способом. Это не выделило бы его из череды криминальных убийств. Главное в мести - это эпатаж. Чем экстравагантней будет преподнесена смерть, тем больше поклонников она обретёт. Часто так думают самоубийцы, поэтому Молчун подвязал на горло депутата толстую веревку. Я привязал ее за перила двумя этажами выше. Столыпинский галстук - это лучший аксессуар для предателей народа. Слава торжественно, как на вручение медали, повесил на шею депутата партизанскую табличку:

- Я, Рвачев Борис Вячеславович, был вором, преступником, мошенником, чем полностью оправдал занимаемую депутатскую должность. Я очень благодарен Комитету Полезного Действия, который популярно объяснил мне, почему быть депутатом Государственной Думы - это преступление перед народом. Я прошу простить меня и, в качестве искупления, собственным примером хочу показать, что приближаются дни, когда каждый фонарь в стране получит бесплатную депутатскую корочку. Передаю славный привет Комитету Полезного Действия!

Он болтается, повешенный на пиратской рее. Не танцует, но наверняка наделает в штаны, поэтому любовница, которая обеспокоенно выйдет встречать гостя через десять минут, сначала почувствует мерзкий запах, а потом уже увидит горе-ёбаря.

Затем мы уходим через подвал, перекусив ещё одну тонкую душку вскрикнувшего замка. По гнилым подземельям к самому дальнему подъезду. Молчун и я вылезли через окно с тыльной стороны дома и расходимся в кленовых зарослях, Слава выходит через дверь. Мы идём в разные стороны, но чувствуем, что мы вместе. У каждого в голове своя легенда и никаких улик.

Ресторан с южным именем. В центральных широтах он смотрится дико, как негр в фойе миланской оперы. Не то, чтобы окружающая столичная среда имела какое-то отношение к культуре, но этот ресторан являл собой образец мультикультурного порока. Здесь каждую ночь собирались те, кого так ненавидят и так боятся обыватели. Они тявкают на них из кухонь, из ЖЖ, давно положив вставные зубы в физраствор на полочке, и стыдливо опускают взгляд, если на них смотрят.

Когда-то люди поджигали Рим и Рейхстаг, а мы всего лишь пришли жечь машины. Нас не за что винить в том, что дорогие седаны приобретают огненную шевелюру. Хоть в чём-то поддержать традиции прошлых поколений. И все бы мы походили на ночных мстителей, плюющих в чужую наваристую похлебку, если бы не встретили выбегающих из ресторана горцев плотным пулеметным огнем. Пламя от раскрученных машин подступает ко мне, и я начинаю жариться на вертеле убийств. Сон отошёл на задний план, и я вынырнул в реальность. Она пахла гарью и была неприятной: за городом тлели торфяники. Съёмная квартира пропиталась потом. Вместо дня подали жаркое: из-под Москвы пробивался заасфальтированный ад, и москвички ходили на работу в деловом бикини.

Вся нечестная компания сидела в машине, и Слава выполнял роль боцмана в океане столичных пробок. Мы ехали к озеру, чтобы снять стресс и обсудить положение дел.

- Я тут подумал, - вдруг сказал Молчун, - а вот представьте, как было бы страшно. Вот только представьте...

- Ты это о чем?

- Представьте, как было бы страшно, если бы то, что делаем мы, было бы изложено только на бумаге. А в жизни ничего не было такого. Вы представляете?

- Да, - кивнул он, - это было бы ужасно. Кроме того, на бумаге это казалось бы страшно наивным и фантастичным.

- Хорошо, что это не так, - добавляю я.

Алиса горько возражает:

- Какая разница? Политический террор без сильной легальной партии, которая могла бы использовать плоды этого террора, не приведёт ни к чему. Или хотя бы без сильных покровителей в высших эшелонах власти. И то после они бы воспользовались нашими трудами. Мы просто весело проводим время.

- Тогда почему мы делаем всё это?

- А как иначе?

Алиса улыбнулась:

- В твоих словах столько отчаяния.

- Как и во всём русском.

Слава ругается:

- Философы, блин. Вот что я вам скажу: мы встали в пробке.

- Ну что там ещё? - возмутился я, - сейчас сдохну от жары.

- Скорее нас убьют менты, - мрачно говорит Ник, - в пузо: пиф-паф и вот ты уже пытаешься запихать вываливающиеся кишки внутрь. Почему об этом никогда не пишут в книжках? Всегда же этим и кончается. Пиф-паф и твои отстрелянные яйца падают на мостовую!