Виктор Пелевин - Бэтман Аполло

— Почему? — спросил я.

— Восстание против Великого Вампира не имеет никаких шансов, пока ты думаешь, что ты есть. Заблуждение никогда не станет проросшим семенем. Но когда ты понимаешь, что тебя на самом деле нет, и все же восстаешь — тогда восстание становится волей самого Великого Вампира. Поэтому сокрушить его невозможно. Многих наших ребят это завораживало еще в глубокой древности. Ты, наверно, слышал…

Я неуверенно кивнул.

— Но я считаю, — продолжал Озирис, вглядываясь в клочья тумана над головой, — что это означает лишь одно — Великому Вампиру все-таки удалось их продинамить. Не мытьем, так катаньем. Нет уж, спасибо. Бунт против Великого Вампира не нужен никому, кроме Великого Вампира. Тайный Черный Путь — это не восстание.

— А что это тогда?

— Он больше похож на итальянскую забастовку. Сначала ты постигаешь, что существуешь не сам по себе, а как часть грандиозного целого. Ты шестеренка в титаническом механизме Великого Вампира — шестеренка, которая не имеет никакого самостоятельного смысла и ценности. Ты просто часть чужого плана. Неизмеримого, непостижимого плана. Но шестеренка должна верить, что она живет сама для себя — только при этом она будет вращаться с нужной скоростью и в нужную сторону. Твое заблуждение — тоже часть плана. Тебя кинули, чтобы ты лучше крутился. Постигнув это, ты кладешь на великий план. Ты забиваешь на это целое. Второй pillar of abomination — просто частушка. Ты готов ее услышать?

Я замер на стене, глядя на Озириса. Тот тоже остановился, закрыл глаза и нараспев продекламировал:

Мы полезли дальше. Не скажу, что второе прикосновение к тайне потрясло меня сильнее, чем первое — наверно, дело было в том, что я уже слышал эту частушку. Но раньше, конечно, я не понимал ее глубины.

— Здесь отражена двойственность происходящего в сознании, — продолжал Озирис. — С одной стороны, оно наше, родное, потому что другого сознания у нас нет. С другой стороны, когда ты понимаешь, что это на самом деле сознание Великого Вампира, ты перестаешь испытывать к происходящему на его фабрике всякий интерес. Ты перестаешь на него работать. Когда ты замечаешь, что по твоей голове катится очередная тележка с его мыслями, ты отказываешься разгонять ее своим интересом и участием. Ты не борешься с возникающими в сознании феноменами. Ты просто разжимаешь руки каждый раз, когда в них шлепается направленный тебе груз. С точки зрения Великого Вампира, это величайшая подлость, которая только может быть.

— Так что надо делать, чтобы перестать на него работать?

— Делать не надо ничего. Любое действие и есть работа на Великого Вампира, Рама. В Тайном Черном Пути не содержится никакого действия вообще. И так из секунды в секунду. Только это. Всю жизнь. А потом всю смерть. Надо не в бездны рушиться, а спокойно висеть в хамлете и не париться ни по одному вопросу. И если ты действительно не паришься, через несколько лет становится кристально ясно, что все возникающее и исчезающее, вообще все без исключения, чем бы оно ни было — на фиг тебе не нужно. И никогда не было нужно.

— И что дальше?

— Постепенно ты уходишь в отказ. Сначала по отдельным параметрам. Потом в полное отрицалово. А потом в отрицалово отрицалова, чтобы не инвестировать в чужой бизнес никаких эмоций вообще. И шестеренка перестает крутиться. Все останавливается. Как выразился на символическом языке один халдей, спокойствие есть душевная подлость. Когда твоя душевная подлость становится абсолютной, ты делаешься равен Великому Вампиру. Ибо он есть единственная абсолютно неподвижная точка всего приведенного им в движение механизма… Только вдумайся — равен Великому Вампиру! Его зеркала уже не могут тебя остановить, потому что ты больше никуда не идешь. Это и есть Тайный Черный Путь.

— А Великий Вампир не возражает?

— Как он может возразить против того, что он равен сам себе?

Мне в голову пришла новая мысль.

— Подождите-подождите, — начал я горячо. — Но ведь неподвижность всегда относительна. Любую точку этого механизма можно назначить неподвижной, и тогда получится, что все остальные точки…

— То, что ты сейчас делаешь, Рама, — перебил Озирис, — и есть работа на Великого Вампира. А Тайный Черный Путь — это когда ты на него больше не работаешь. Ты не паришься насчет того, какой ты — относительный или абсолютный. Какая разница, если тебя все равно нет? Понимаешь, о чем я говорю?

— Примерно, — вздохнул я. — Сейчас, во всяком случае. А что завтра будет, не знаю. И чем он кончается, этот Тайный Черный Путь?

— Скоро увидишь, — сказал Озирис. — Приготовься. Мы на месте.

Как только он произнес эти слова, моя рука нащупала верхний край стены. Он был идеально ровным. Я подтянулся — и словно перевалился через грань огромного куба.

Впереди была каменистая пустыня, над которой плыли клубы желтого тумана, похожие на близкие облака — какие бывают на горных вершинах. Озирис поднялся на ноги и уставился в туман.

— Что там? — спросил я.

— Последняя застава, — ответил он.

Я увидел что-то темное, просвечивающее сквозь желтую дымку. Как будто там был низкий неровный лес, ветки которого колыхались под ветром. Странным, однако, было то, что никакого ветра я не чувствовал.

— Что это за деревья?

— Это не деревья, — сказал Озирис. — Это черти.

Тут же я понял, что там не лес.

Впереди стояла шеренга самых отвратительных существ, которых я когда-либо видел. Они были черными, с прозеленью, и тускло поблескивали, словно их шерстяные бока были вымазаны жиром. У них были рога примерно как у коров. Чем-то они напоминали выродившихся сельских алкоголиков, которым изменяют жены. И еще их было много. Очень много. За первой цепью стояла вторая, за второй третья — и так до полной черной непроницаемости.

— Старайся меньше шевелиться, — сказал Озирис. — Тогда они нас не увидят.

— Что они тут делают? — спросил я.

— Нас поджидают, — усмехнулся Озирис.

— Я серьезно.

— Это граница реальности, Рама. Китайцы называют ее Великим Пределом.

— А почему ее охраняют русские народные галлюцинации?

— Они ее не охраняют. Они и есть эта граница. Мы видим ее таким образом потому, что это наша национальная культурная кодировка. Русские люди с древних времен доходили до Великого Предела в алкогольных трипах — и постепенно, за века и тысячелетия, выработали такой шаблон восприятия. Нам он достался по наследству…

— А что за этой границей?

— За ней нет ничего вообще. Ничего, кроме Великого Вампира. Весь мир существует только для того, чтобы Великий Вампир мог спрятаться за ним от нашего взгляда.

— Мы уже были за этой границей? — спросил я. — Когда видели Великого Вампира?