Энтони Берджесс - Механический апельсин

— Ну, а что же дальше?

Я был в Боковой Часовне воскресным утром, и тюремный ЧАРЛИ говорил Слово Господне. Это была моя работа — управлять старым стерео, пуская торжественную музыку до и после, да и в средине тоже, когда пели гимны. Я был в задней части Боковой Часовни /тут их было четыре в Стэй-Джэй 84 Ф/, около места, где стояла охрана или "чассо" со своими ружьями и своими погаными, большими, досиня выбритыми зверскими челюстями, и мог видеть всех зэков, сидящих внизу и слушающих Слово Господне в своих ужасных тюремных шмотках цвета дрека, и от них шел какой-то мерзкий запах, не то, чтобы они были немытые и грязные, но особый отвратительный запах, какой бывает только у преступников, братцы, какой-то пыльный, сальный, несмываемый запах. И я думал, что может и от меня так же пахнет, ведь я и сам стал настоящим зэком, хотя и очень молодым. Так что для меня было очень важно, братцы, выбраться из этого вонючего грязного зверинца как можно скорее. И как вы увидите, если прочтете дальше, мне это вскоре удалось.

— Ну, а что же дальше? — спросил тюремный чарли в третий раз. Прислушиваетесь ли вы к Слову Божьему и понимаете, что наказание ждет нераскаявшихся грешников и в будущем мире, как и в этом? Страсть к воровству, к насилию, стремление к легкой жизни — чего это стоит, когда мы имеем ясное доказательство, да, да, неопровержимое доказательство того, что ад существует? Я знаю, я знаю, мне были даны видения, что есть место, темнее чем темница, жарче чем жар огня человеческого, где души нераскаявшихся преступных грешников, подобных вам — и не скальтесь на меня, черт вас побери, не смейтесь — подобных вам, я сказал, вопиют в бесконечной и нестерпимой муке, их ноздри удушает запах мерзости, их рты набиты горящими нечистотами, их кожа лопается и гниет, огненный шар вращается в их вопиющих внутренностях. Да, да, да, я знаю.

В этом месте, братцы, какой-то зэк из задних рядов выдал губную музыку: "Прррррп!", и тут эти скоты-чассо принялись за свое дело, бросившись вэри скор-ро туда, где им послышался шум, здорово дерясь и раздавая толчки направо и налево. Потом они выудили одного беднягу, дрожащего зэка, вэри тощего, маленького и старого, и поволокли его прочь, а он все время кричал: "Это не я, этот вон тот, смотрите!", но все было напрасно. Его здорово отлупили и вытащили из Боковой Часовни, вопящего во всю мочь.

— А теперь, — сказал тюремный чарли, — послушайте Слово Господне.

Тут он взял большую книгу и стал ее перелистывать и, чтобы намочить пальцы, все время их облизывал со звуком "сплеш, сплеш".

Это был здоровенный ублюдок с вэри красным ликом, но я ему очень нравился, так как был молод и теперь очень интересовался этой большой книгой. Это было намечено, как часть моего дальнейшего образования — читать эту книгу и даже пускать музыку на церковном стерео, когда я читаю. О, братцы, это было вэри хор-рошо. Они охотно запирали меня там и позволяли слушать святую музыку И.С. Баха и Г.Ф. Генделя, и я читал, как эти старые иудеи давали друг другу толтшок, а потом распивали свой еврейский вэйн и шли спать со служанками своих жен. Это меня поддерживало, братцы. Я не очень-то заглядывал в последнюю часть книги, где больше благочестивого говоритинга, чем драк и насчет сунуть-вынуть. Но однажды чарли сказал мне, крепко сжав меня большим толстым рукером: "Ах, 6655321, подумай о Страстях Господних. Больше размышляй об этом, мальчик". От него, как всегда, здорово несло шотландским, а потом он пошел в свою маленькую контору пить дальше. Так что я прочел все про бичевание и терновый венец, а потом насчет креста и весь этот дрек. Пока стерео играло прекрасные отрывки из Баха, я закрывал глазеры и видел, будто я сам помогаю и даже принимаю участие в этом избиении и пригвождении, одетый вроде в тогу по последней римской моде. Так что пребывание в Стэй-Джэй 84 Ф не прошло для меня даром и самому Губернатору оказалось приятно слышать, что я вроде принял Религию, и в этом была моя надежда.

В то воскресное утро чарли читал про тшелловэков, которые слышали Слово, но не восприняли ни шиша, будучи подобны дому на песке, и вот полил дождь, и гром — тарарах расколол небо и пришел конец этому дому. Но я подумал, что только вэ-ри тупой вэк станет строить дом на песке, и, видно, его другеры смеялись над ним, и хороши же были у этого вэка соседи, что не сказали ему, как глупо строить таким образом. Потом чарли закричал: "Ладно, ребята. Закончим гимном номер 435 из Гимнов Узника". Тут пошел стук и звук плевания, и шорох, когда зэки брали, роняли и перелистывали свои грязные маленькие книжки, плюя на пальцы, а грубые разъяренные охранники кричали: "Прекратить болтовню, ублюдки! Я тебя вижу, 920537-ой". Конечно, у меня уже был готов диск на стерео, и я запустил простую музыку для органа, и она шла со звуком гроууууоууууоуууу. Тут зэки затянули вэри жутким голосом:

Они выли и ревели эти глуперские слова, а чарли будто подхлестывал их: "Громче, черт побери, пойте же!", а охранники кричали: "Ты дождешься, 7749222-ой", или "Посидишь на репе, мразь!" Потом все кончилось, и чарли сказал: "Да сохранит вас Святая Троица и направит на путь добра, аминь", и они потянулись вон под неплохой отрывок из 2-й Симфонии Адриана Швейгзельбера, выбранный Вашим Скромным Рассказчиком, братцы. Что за народ, думал я, стоя здесь у старого церковного стерео, глядя, как они выходят, шаркая, словно блеющий скот, и показывают на меня грязными пальцами, потому что я был вроде в особом почете. Когда убрался последний и когда я выключил стерео, ко мне подошел чарли, дымя канцерогенкой, все еще в своих старых богменских шмотках, весь в кружевах и в белом, как дьевотшка. Он сказал:

— Спасибо, как всегда, маленький 6655321. Ну, что у тебя сегодня новенького для меня?

Я знал, в чем дело: этот чарли хотел стать вэри большим святым тшелловэком в мире Тюремной Религии и нуждался в вэри хор-рошей аттестации от Губернатора, поэтому он ходил и потихоньку говорил Губернатору про всякие там заговоры, которые замышляли зэки, и часть этого дрека он получал от меня. Многое было просто выдумкой, но кое-что правдой; например, в то время до нашей камеры дошло по трубам /тук-тук-тукитукитук-тукитук!/, что Большой Гарриман хочет смыться. Он собирается дать охраннику толтшок, когда понесет помои, и выйти в его шмотках. Потом, тут собирались выбросить ту жуткую пиштшу, которую нам давали в столовке, а я узнал об этом и рассказал. Потом чарли передал это, куда надо, и вроде бы Губернатор похвалил его за Сознательность и Острый Слух. Но в этот раз я сказал неправду:

— Ну, сэр, по трубам дошло, что партия кокаина пришла каким-то необычным путем и что центр раздачи где-то в камере на пятом этаже.