Джерри Стал - Вечная полночь

Конечно, я первый нарушил обет молчания, но из врожденного рыцарства хотелось защитить даму. И тут Зоу повернулась и улыбнулась — той же страстной полуухмылкой, которой целила в меня раньше — и я увидел, как две святые матери дернули за рукав своих святых спутников. Если только я не спятил, мне показалось, что те желали остаться. Возможно, это камасутровая тема: им хотелось пожурить мою технику. Или возможно, они жаждали развлечений… В любом случае они удалились, и не прозвучало больше ни слова.

Вернувшись в чащобы Манхэттена, Йог Джер снова законтачил с Зоу. Произошло возвращение в туманную середину семидесятых, когда СоХо еще не утратил приятственный дух притонов, заброшенных фабрик и складов. Зоу держала собственную студию на чердаке дома № 92 по Вустер-стрит и владела крохотной квартиркой в Гринвиче. Из-за отсутствия моих собственных апартаментов она продолжала разыгрывать какой-то загадочный любовный треугольник с женатым антикваром, так что меня до сих пор оставляли на десерт — в итоге я не один вечер провел под деревянными стульями ее танцевального класса.

Пройдя сквозь бог знает что, я просыпался от топотка обутых в бальные туфельки ног, выписывающих на полу подогретые кофеином «па». Из своего тайного логова под сиденьями я мог, продолжая валяться, изучать икры различных любительниц балета, пришедших на занятия. Кроме звяканья пианино и грохота ног о деревянные половицы, единственным звуком был постоянный шорох конфетных оберток. Судя по выброшенным фантикам, наши начинающие Джелси и Михаилы отдавали предпочтение батончикам «Марс» и банкам орехового масла «Ризез». Ням-ням! В зависимости от употребленного мной накануне, хруст производил впечатление то нормандского нашествия, то своры плотоядных мозговых вшей, непонятно как забравшихся мне в ухо и вгрызшихся в кору головного мозга.

Пробуждение происходило адское, и вдобавок мое подстульное укрытие располагалось прямо по соседству с туалетом, то есть время от времени за чавканьем и шуршанием следовал чудесный, благородный звук искусственно вызванной рвоты. Первые недели две я искренне считал, что танцорам как-то по особенному свойственно расстройство желудка. На самом деле следующий полученный мной из «Бивера» небольшой чек я спустил на бутылку «Пепто-Бисмол». Тайком сунул его на туалетную полку у портрета Дягилева, полагая — наивно — что она поможет успокоить больные желудки, замучившие этих маленьких Нижинских.

Когда я, наконец, передислоцировался от балетной кодлы к — как сказать? — семейной койке, я выяснил подробности всей мутотени с блевотиной. Я спросил у Зоу, в чем состоит фишка с горой конфет, орехов и мороженого, поглощаемой ее учениками. К концу дня помещение напоминало стадион «Шиа» после двух матчей подряд. Я имел об этом представление, потому что подметал там. (Это был минимум, на который я был способен, и, как мне частенько сообщают, я всегда делаю только минимум).

Зоу меня просветила. «Они сжигают много энергии, — сказала она. — Танцы — тяжелый труд».

Только когда мы стали по-настоящему делить жизненное пространство, я понял, чего она не договорила. Сама Зоу, как я заметил, почти ничего не ела. Если случайная буханка ржаного хлеба в буфете вдруг заканчивалась, она немедленно выходила наружу. Как оно классически и случается, я узнал правду, проскользнув в один прекрасный день в квартиру незамеченным и застукав ее. Другие парни могут зайти и поймать свою женщину в позе наездницы на каком-нибудь слесаре. Я же поймал Зоу, когда у нее во рту находилось нечто иное. Ее палец.

Из туалета доносились такие адские звуки, что мне показалось, будто ее режут. Она явно не ждала меня.

У меня была намечена встреча в «Club International», еще одном «мужском журнале», но я перепутал дни и поехал домой на IRT.

Я услышал душераздирающие хрипы и рванул к ванной. Там увидел Зоу, голую, на коленях перед фаянсовым троном, шуровавшей пальцем в глотке. Ее длинные волосы упали ей на лицо. Груди уперлись в толчок. Не могу утверждать, что процесс уже начался, поскольку она находилась ко мне спиной. К тому же не мог оторвать глаз от ее задницы. Зоу обладала желтовато-коричневой кожей, невероятно мягкой, несмотря на феноменальный тонус, выработанный целыми днями растяжек, упражнений, плавания и, конечно, отработок па-де-де [6] Балетный номер, исполняемый двумя партнерами. .

Тут ее прорвало. Ее попа странно дергалась вверх-вниз, пока она прочищала желудок. Спазмы рвались из нее наружу.

Это напоминало наблюдение за автомобильной аварией: я не мог не смотреть и не мог отвести взгляд. Не знаю, как долго я пялился. Я обратил внимание, что ее левая рука, пока правая ковыряется в глотке, занята собственным делом. Она задергала задницей еще яростней. И до меня дошло, что пока она травит, ее пальцы работают, Словно пьяные личинки, у нее между ног. Она начала трястись на корточках. Голова болталась туда-сюда, издавая звуки, больше похожие на животные, чем на человеческие.

Это был такой интимный момент. Безжалостно интимный. Стопроцентно уверен, ни один человек ни разу не присутствовал на этом секретном женском ритуале. Я не заметил, что снял штаны — даже не заметил, что стою и играюсь со своим пульсирующим прибором — пока мой собственный стон, должно быть, не сообщил ей о моем присутствии. Она резко обернулась, рука продолжала оставаться в рощице лобковых волос, и завопила казавшимся полураздавленным ртом.

— Зоу, — крикнул я, когда ее визг стих. — Зоу!

Но она меня не слышала. Ее глаза метали молнии, как у зверя в капкане. Пятно рвоты вокруг губ горело доисторическим блеском. Она, наверное, наслаждалась свежими внутренностями. Фактически, так оно и было — только своими собственными.

Не раздумывая, я шагнул к ней. Она резко поднялась с корточек у туалета. Промокшие пальцы впились мне в грудь. Странное, дикое рычание срывалось с ее губ. Я схватил ее за плечи. Она врезала мне по физиономии. Я попробовал на вкус ее желчь, соленую и склизкую. Потом она снова плюхнулась на колени. Сунула правую руку обратно к сверкающей щели, левой схватила мой член и направила между мокрых от рвоты губ.

Она сжала его так яростно, что я упал назад, ударившись о стену, и приземлился на спину, а она захлебывалась и сосала, поглощая мой прибор, словно оголодавший шакал.

Все закончилось в считанные минуты, но она оставалась на мне, сомкнув рот вокруг моего до капли высосанного пениса. С крепко зажмуренными глазами, она продолжала работать разбитыми блестящими губами в неком гипнотическом ритме, пытаясь вытянуть хоть одну последнюю, недопитую каплю спермы, которая вдруг осталась. Мне стало невыносимо больно и пришлось отвести ее голову. Наконец она упала между моими ногами, уткнулась лицом мне в бедро и открыла остекленевшие глаза. «Протеин», — пробормотала она, и мы вместе заснули на туалетном полу.