Джерри Стал - Вечная полночь

Они были писателями, но поклонялись Генри Роллинзу, а не Оливеру Стоуну. Когда я попал в Лос-Анджелес, каждая shlub, имеющая под рукой фломастер, сочиняла сценарий про «вытащенную из воды рыбу» (все стремились повторить «Нечто дикое»). Теперь они рожали стихи в духе «зацени мое тату». Верлибр вечно свободных. «Я Ненависть… Я пью крепкий кофе… Я надеюсь, мама умрет…» Примерно вот так.

И в такую модную тусню явился экс-кэннеловский ас Эрик Б. в хаки и рибоках — он даже обрезал свой хвост — с вашим покорным слугой, как всегда облаченным в чёрное, затасканное с начала семидесятых. Сначала из соображений стильности. Потом, чтобы спрятать кровь. Теперь потому что другого шмотья у меня не было.

Эрик, хотя и добился успеха на выбранном поприще, до сих пор себя за это ненавидел. Но с любовью вспоминал время, когда он был голодным рок-музыкантом в Англии, где прожил почти десять лет. «Что мне делать?» — пробурчал он в свой бескофеиновый кофе, который мы заказали вместо обычного, ведь яппи вроде нас пристало беспокоиться насчет побочных эффектов этого мерзкого кофеина. «У меня есть жена, двое детей и эта блядская ипотека».

От той обычной беседы, когда можно делать выводы о складе ума, в кафе стало ясно, насколько важно понять, каким образом человек может опуститься ниже плинтуса и там остаться, подобно автору данного опуса.

Простое утверждение: выносить, что меня воспринимают иначе, чем обыкновенного парию, кем я, собственно, и являлся, было выше моих сил. Слишком это шло вразнобой с категорическим императивом вести жизнь затянувшегося саморазрушения.

Примерно час или два мы обсуждали, как мы оказались там, где оказались. «Помню, как-то, — рассказывал мне Эрик смачную историю из своей жизни, поразительно контрастирующую с его джентльменским набором хаки-спортивная рубашка. — Помню, как-то я работал телохранителем у чувака, продававшего героин Кейту Ричардсу. Приходили к Кейту на хату, и везде на полу валялся народ. Что-то буровили, дерьмо всякое, и меня, понимаешь, до глубины души удивило, что то была самая скучная во всем нашем блядском мире ситуация. Кто-то хотел сделать тост, но тостер сломался. И я эту хуйню починил — по-моему, в розетку надо было воткнуть — и меня сочли кем-то вроде гения. В смысле, деньги, наркотики, вся фигня, от нее они так поглупели… Не мог дождаться, когда мы оттуда свалим».

На одно бесконечное мгновение мы застыли на месте. В полном молчании. А вокруг нас во всем своем татуированном великолепии юное поколение, молодая поросль, зажатая в рамках новых стереотипов, жила своими современными фантазиями. Через пару лет половина из них сядет на систему. Вторая половина станет бухгалтерами.

— Ну, если тебе надо, где жить, я тебе помогу.

— Ну, не знаю…, — пробормотал я. Обычная поддельная неуверенность. Фишка в том, чтобы заставить ИХ умолять ТЕБЯ позволить тебе помочь. И ты по бесконечной доброте душевной, окажешь им любезность.

— Смотри, поступай, как знаешь. Просто тебе говорю, у меня есть где. Я там практически не бываю.

— Ну…

Я похмыкал и пожевал сопли. Прошла еще минута. Эрик извинился и сказал, что надо позвонить жене. Я остался сидеть, с ужасом поджидая, когда он вернется из телефона-автомата.

Благотворительность дурно влияет на сон, даже хуже чем непосредственная разводка.

Но вот приплыли, мне предлагают пищу и крышу над головой, и мне не надо ни врать, ни красть, ни говорить «я тебя люблю» — и мне хотелось схватить вилку и воткнуть себе в глаз.

Эрик пробрался обратно мимо столика с татуированными жертвами поэзии и сел на место.

— Все нормально? — я надеялся, что его дом сгорел.

— Без проблем. Я поговорил с Тиной, она одобрила.

— Фигня какая, — сказал я.

Примерно так все и было.

Как только я устроился в своем новом «доме», я тут же завязал. Поддельный рецепт на валиум. Горсть перкодана. Может получится? Довольно симпатичный гараж. Кровать, стол, несколько книг, окно и, самое главное, жалюзи. Не хватало только раковины или ванны. Один недостаток, нормального гражданина бы не огорчивший — дом всего в двадцати пяти шагах. Но, конечно, нормальным гражданином я не был. Я ссал снаружи.

Днем я прилагал максимум усилий, чтобы навестить дочь и проигнорировать испепеляющие взгляды своей бывшей, если она вдруг была дома.

Со своей стороны, Нина считала меня чем-то вроде симпатичной аномалии. Забавным пришельцем. Она знала, что маме я не нравлюсь — дети улавливают все нюансы — но мы так здорово веселились, что, несмотря ни на что, она меня, кажется, любила.

Не знаю, сколько я так прожил. Воспринимая эту сумрачную жизнь как некий постоянный переход. Необходимый шаг, чтобы перейти из ЗДЕСЬ, где наркотики, ТУДА, где чистяк. Мысль об обзаведении собственной квартирой, зарабатывании денег, чтоб за нее платить, вести жизнь Приличного Человека… она казалась не менее экзотичной, чем водить грузовые самолеты на Таити.

Я продолжал бормотать себе под нос, когда постучался в дверь барыги Таунера. И, наверно, точно так же бормотал про себя спустя пять часов, когда выполз обратно наружу, в сиську обдолбанный, приперся на неустойчивых ногах на то же самое место на Сансете, где меня впервые посетила шикарная идея взять героина. Полминуты размышлений задним числом мне потребовалось, чтобы убедить себя, что, накачиваясь наркотиками, я фактически делаю хорошо своей маленькой девочке, и это в конечном итоге я делаю ради нее. Я опять немного подсел, к концу недели привычка неимоверно усилилась, еще через полнедели меня прошибало на жуткий пот, если я два-три часа не двигался.

У четы Блэкни я старался не высовываться. Сваливать пораньше и приходить попозже. Когда я все же пересекся с Эриком, он, как я помню, заявил, что у меня несколько более бодрый вид, чем раньше. Цвет лица освежился. По-моему, я сказал ему, что занялся бегом. И на этом все закончилось.

Я продолжал навещать Нину. Но обязательно носил с собой банку «Right Guard». Освежитель воздуха, чтобы забить в ванной запах расплавленной мексиканской смолы. Теперь я не кололся, я курил — охотился на дракона — и никуда не ходил без зажигалки и куска фольги. Это было гнусно. Через две недели торча я присел окончательно и решил вернуться в Феникс.

О том, что употребляю, Китти я, конечно, сообщать не стал. Я не стал ей говорить, что вернулся спрыгивать. Сказал, что соскучился. Что очень хотел ее увидеть.

Самое печальное, что я действительно любил ее. Или думал, что люблю. Но как может джанки любить кого бы то ни было больше джанка?

Встретив меня в аэропорту, Китти так плакала, что даже не заметила, какой я зеленый. Ни слова не сказала, когда я занялся с ней любовью в рубашке. Не стала поднимать кипеж из-за того, что я кончил через полторы минуты.