Хантер Томпсон - Страх и отвращение в Лас-Вегасе

— Когда улетаешь? — спросил Брюс.

— Как можно скорее, — ответил я. — Болтаться дальше в этом городе без мазы. Я получил все что нужно. Если только еще что-нибудь не спутает мне карты.

Он выглядел удивленным.

— Так ты нашел Американскую Мечту? В этом городе?

Я кивнул.

— Мы сидим сейчас в ее нервном центре. Ты помнишь ту историю, которую нам рассказывал менеджер о владельце этого места? Как он всегда хотел сбежать из дома и присоединиться к цирку, когда он был ребенком?

Брюс заказал еще два пива и, окинув взглядом казино, пожал плечами.

— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал он, кивая. — Сейчас у этого мерзавца свой собственный цирк, и лицензия на воровство тоже… Ты прав, он — образец.

— Точно. Это чистый Горацио Элджер, начиная с повадок, кончая отношением к делу. Я пытался переговорить с ним, но какая-то громоподобная Лесбо, заявившая, что она — его ответственный секретарь, приказала мне убираться на хуй. Она сказала, что он ненавидит прессу больше, чем что-либо другое в Америке.

— Хим и Спироу Эгню, — пробормотал Брюс.

— И они оба правы, — заметил я. — Я пытался сказать этой женщине, что согласен со всем, что он отстаивает, но она заявила: если я знаю, что для меня хорошо, а что плохо, то мне следует убраться из города хоть к черту на рога и даже не думать о том, чтобы беспокоить ее босса. «Он действительно ненавидит репортеров, — сказала она. — Я не хочу, чтобы это звучало как предупреждение, но если бы я оказалась на вашем месте, то приняла бы это к сведению…» Брюс кивнул. Босс платил ему тысячу баксов в неделю за два выступления в «Отдыхе Леопарда», и другие две штуки башлял на всю группу. Все, что от них требовалось, — устраивать дьявольский шум два часа каждый вечер. Боссу было насрать с высокой колокольни, какие песни они пели: просто чтобы бит был тяжелый и динамики ревели бы достаточно громко, завлекая посетителей в бар.

Очень странно сидеть здесь в Вегасе и слышать, как Брюс поет лютейшую чуму, такую, как «Чикаго» или «Country Song». Если бы менеджмент удосужился обратить внимание на слова, то весь ансамбль немедленно бы линчевали.

Спустя несколько месяцев в Эспене Брюс спел несколько песен в клубе, забитом туристами, среди которых оказался бывший американский астронавт… и, когда последний номер был отыгран, этот хрен подсел за наш столик и начал вопить всякую пьяную суперпатриотическую хуйню, наседая на Брюса — дескать, «какой наглости набрался этот проклятый канадец, чтобы приехать сюда оскорблять эту страну?».

— Слушай, мужик, — сказал я. — Я — американец. Я живу здесь и согласен с каждым его пиздатым словом.

Тут появились накурившиеся гашиша вышибалы, загадочно ухмыляясь во весь рот, и сказали: «Доброго вечера вам, джентльмены. И Цзин говорит, что пора успокоиться, так? И никто не может цепляться в этом месте к музыкантам, понятно?».

Астронавт поднялся, угрожающе бормоча об использовании всего своего влияния, чтобы «что-нибудь было сделано — и, черт возьми, быстро» — с иммиграционным статусом.

— Как тебя зовут? — спросил он меня, когда вышибалы-гашишисты потащили его прочь.

— Боб Циммерман, — ответил я. — И вот кого я ненавижу в этом мире, так это чертовых тупоголовых поляков.

— Ты думаешь, я поляк!? — завопил он. — Ах ты грязный сачок! Вы все дерьмо! Вы не представляете эту страну.

— Господи, будем надеяться, что и ты ее не представляешь, козлина уебищная, — пробормотал Брюс.

Астронавт все еще бушевал, когда его силой выкинули на улицу.

На следующий вечер он, трезвый как стеклышко, хавал свою жратву в другом ресторане, когда к нему подошел четырнадцатилетний подросток и попросил автограф. Этот хлыщ, скромно потупив глаза и притворно изображая смущение, небрежно расписался на маленьком листе бумажки, который протягивал ему мальчик. Тот взглянул на роспись и, порвав листок на мелкие кусочки, бросил их астронавту на колени. «Не все любят тебя здесь, парень», — сказал мальчик. Затем повернулся и сел за свой столик, в шести футах от него.

Немая сцена в компании астронавта. Восемь или десять персонажей — жены, менеджеры и привилегированные старшие инженеры — привезли астронавта весело провести время в легендарном Эспене. И сейчас они выглядели так, как будто кто-то обрызгал их стол поносом. Никто не сказал ни слова. Они быстро доели и без скандала покинули ресторан.

Слишком много для Эспена и астронавтов. У этого патриота никогда не было бы подобных неприятностей в Лас-Вегасе.

Небольшое прикосновение к этому городу, и тебя засасывает как в воронку. Через пять дней в Вегасе чувствуешь, будто провел здесь пять лет. Некоторые люди говорят, что им нравится, — но некоторым нравится также и Никсон. Он мог бы стать отличным мэром этого города, с Джоном Митчеллом в должности Шерифа и Эгню в качестве Главного Ассенизатора.

Когда я попробовал сесть за столик для игры в баккара, в меня сразу вцепились вышибалы.

— Тебя здесь не было, — спокойно сказал один из них. — Пошли на воздух.

— А что не так? — удивился я.

Они повели меня к главному выходу и просигналили, чтобы доставили кадиллак.

— А где твой друг? — спросили они, пока мы ждали.

— Какой друг?

— Большой хряк.

— Послушайте, — сказал я. — Я — доктор журналистики. И вы никогда не застанете меня здесь с каким-то чертовым хряком.

Они засмеялись.

— Тогда как насчет этого? — и они ткнули мне в рожу большую фотографию, на которой я и мой адвокат сидели за столиком в баре-карусели.

Я пожал плечами.

— Это не я. Это парень по фамилии Томпсон. Он работает на «Rolling Stone»… вот уж кто действительно порочный и сумасшедший человек. А тот, кто сидит рядом с ним, — наемный убийца мафии в Голливуде. Блядь, да вы изучали эту фотографию? Какой еще маньяк будет разгуливать по Вегасу в одной черной перчатке.

— Мы это заметили, — сказали они. — А где он сейчас? — Я развел руками.

— Он довольно быстро передвигается с места на место. Его заказы приходят из Сент-Луиса.

Они уставились на меня в недоумении.

— А ты откуда все это знаешь?

Повернувшись спиной к толпе, я показал им свой золотой значок ПВА, мелькнувший у них перед глазами как молния.

— Ведите себя естественно, — прошептал я им на ухо. — Не засветите меня.

Они все еще стояли остолбенев на входе, когда я отъехал. Тот мудак, предлагавший мне поставить текилу в холодильник, подогнал «Кита» в нужный момент. Я дал ему пятидолларовую купюру, и машина стильно рванула по улице.

Все было кончено. Я заехал во «Фламинго» и загрузил свой багаж в машину. Я попытался для интима натянуть крышу, но с движком случилась какая-то лажа. Огненно-красная лампочка генератора продолжала гореть и после того, как я отогнал тачку на озеро Мид для охлаждения. Беглый осмотр приборной доски показал, что каждый прибор в моей машине совершенно ебнулся. Ничего не работало. Даже передние фары… а когда я врубил кондиционер, то услышал противный хлопок под капотом.