Чак Паланик - Колыбельная [litres]

– «Книга теней», – говорит Элен.

Гримуар, как его называют ведьмы. Книга заклинаний. Власть над миром, оформленная в слова.

Звонят в дверь. Еще один парень раздевается догола прямо в прихожей. Он представляется – Еж. Подробности о Еже: дряблые мышцы, отвисшая задница. После рукопожатия у меня на ладони остаются короткие черные волоски – точно такие же, какие растут у него на интимном месте.

Элен прячет руки в рукавах своей шубки. Она подходит к камину, берет с алтаря апельсин и принимается его чистить.

Приходит мужчина по имени Барсук с живым попугаем на плече. Приходит женщина по имени Ломонос. Приходит Лобелия. Лазурная птица звонит в дверь. Потом – Опоссум. Потом приходит Чечевица, или она принесла чечевицу – я так и не понял. Элен выпивает еще одно жертвенное подношение. Мона выходит из кухни с Устрицей, но уже без халата.

В коридоре у двери остается куча грязной одежды, и мы с Элен – единственные, кто одет. Где-то в куче одежды звонит мобильный, и Воробей отрывает его, чтобы ответить. Она наклоняется над разбросанной одеждой, ее груди свисают, на ней – только очки в черной пластмассовой оправе. Она говорит в трубку:

– Псих, Полено и Пирог, юридические услуги. – Она говорит: – Можете описать вашу сыпь?

Мону я узнаю только по ее красно-черной прическе и бесчисленным цепочкам на шее. Я стараюсь не особенно пялиться, куда не надо, но волосы у нее на лобке чисто выбриты. Если смотреть прямо спереди, ее бедра представляют собой два идеальных изгиба с выбритым треугольничком между ними. Если смотреть в профиль, ее груди слегка приподняты – как будто пытаются прикоснуться к собеседнику розовыми сосками. Если смотреть сзади, у нее крепкая ладная попка, и я считаю – четыре, считаю – пять, считаю – шесть…

В руках у Устрицы – белая пластиковая коробка из кулинарии.

Женщина по имени Жимолость – из одежды на ней только хлопчатобумажный платок-бандана – рассказывает о своих прошлых жизнях.

И Элен говорит:

– А разве реинкарнация – это не просто способ оттянуть неизбежное?

Я интересуюсь, когда мы будем кушать.

И Мона говорит:

– Господи, вы прямо как мой отец.

Я спрашиваю у Элен, как ей удается держаться, чтобы не поубивать тут всех.

Она берет очередной бокал вина с каминной полки и говорит:

– Пожалуй, их стоит убить. Из милосердия. Чтобы не мучились.

Курительные палочки пахнут жасмином, а все собравшиеся в этой комнате пахнут курительными палочками.

Устрица выходит на середину комнаты, поднимает над головой коробку и говорит:

– Ладно. Кто принес эту гадость?

Это мой салат из трех видов фасоли.

А Мона говорит:

– Не надо, Устрица, очень тебя прошу.

Устрица держит коробку за ручку брезгливо, двумя пальцами. Он говорит:

– Еда без мяса означает, что в ней нет мяса. А ты, пожалуйста, помолчи. Кто принес это? – Волосы у него в подмышках ярко-рыжие. Почти оранжевые. И на лобке тоже.

Я говорю, это всего лишь салат из фасоли.

– С чем? – хмурится Устрица, потряхивая коробку.

Ни с чем. Без всего.

В комнате так тихо, что слышен шум битвы при Геттисберге из соседней квартиры. Задумчивые переборы гитары – кто-то депрессирует наверху под народную музыку. Актер орет благим матом, лев истошно ревет, бомбы с грохотом падают с неба.

– С ворчестерширским соусом, – говорит Устрица. – А это значит, анчоусы. То есть мясо. То есть жестокость и смерть. – Он держит коробку в одной руке, а второй рукой указывает на нее. – Сейчас я спущу это в унитаз, где ему самое место.

А я считаю – семь, я считаю – восемь…

Воробей раздает всем маленькие круглые камушки из плетеной корзины у нее в руке. Один камушек достается мне. Он холодный и серый, и она говорит:

– Сожмите его в руке и постарайтесь настроиться на волну его энергии. Для обряда мы все должны настроиться на одну волну.

Я слышу, как в туалете спустили воду.

Попугай на плече Барсука вертит головой из стороны в сторону и дергает клювом зеленые перья. Наклоняет голову, зацепляет перо клювом, как будто кусает, и резко тянет. Кожа на месте вырванных перьев кажется пупырчатой и воспаленной. Попугай сидит на полотенце, которое Барсук положил на плечо, чтобы ему было за что уцепиться. Сзади полотенце испачкано желтоватыми пятнами – птичьим дерьмом. Попугай вырывает очередное перо и деловито его глотает.

Воробей дает камень Элен, и Элен убирает его в свою голубую сумочку.

Я отбираю у нее бокал с вином и делаю глоток. Сегодня в редакции я узнал, что у человека, который умер у лифта – у человека, которому я пожелал смерти, – было трое детей, причем самому старшему нет еще и шести. Полицейский, которого я убил, содержал престарелых родителей, чтобы их не отправили в богадельню. У них с женой был приемный ребенок. Он работал еще и футбольным тренером – в детской команде. Женщина с портативной рацией была беременна. На раннем сроке.

Я отпиваю еще вина. На вкус оно напоминает розовую помаду.

Объявление в сегодняшнем номере звучит так:

В объявлении сказано: «Если после еды вас тошнит или если у вас вдруг случился понос, звоните по указанному телефону».

Устрица говорит, обращаясь ко мне:

– Мона думает, что вы убили доктора Сару, но мне кажется, что вы ни хрена не знаете.

Мона хочет поставить на каминную полку очередное жертвенное подношение, но Элен забирает бокал у нее из рук.

Устрица говорит, обращаясь ко мне:

– У вас нету власти над жизнью и смертью, разве что только тогда, когда вы заказываете в Макдоналдсе гамбургер. – Он дышит мне прямо в лицо. Он говорит: – Вы платите свои грязные деньги, а где-то совсем в другом месте топор опускается на невинное существо.

И я считаю – девять, считаю – десять…

Воробей демонстрирует мне какую-то толстую книгу. Она сама переворачивает страницы. Там – фотографии каких-то жезлов и железных котлов. Серебряных колокольчиков и кристаллов всевозможных расцветок и форм. Ритуальные ножи с черными рукоятками, они называются «атаме». Воробей показывает мне фотографии сухих трав, связанных пучками-метелками, чтобы разбрызгивать освященную воду. Она показывает мне амулеты, отполированные до зеркального блеска, чтобы отражать плохую энергию. Ритуальный нож с белой ручкой называется «боллине».

Ее груди лежат на раскрытой книжке, закрывая по полстраницы.

Устрица никак не отходит. Вены у него на шее вздуваются. Он сжимает кулаки и говорит, обращаясь ко мне:

– Знаете, почему большинство из тех, кто пережил геноцид, становятся вегетарианцами? Потому что они знают, что это такое, когда с тобой обращаются как с животным.

Он так и пышет жаром. Он говорит: