Дж. Т. Лерой - Сара

— Отлично, сэр.

Я поскреб грязными ногтями по серебристометаллической, похожей на панцирь броненосца оплетке телефонного провода.

— Куда она пошла, крошка? — Он закашлялся с нервным смехом.

Я смотрел на мерцающий неоновый силуэт обнаженной девушки напротив, подумав, что неплохо бы метнуть в него камень.

— Все прекрасно, сэр, — повторил я.

— Ты можешь мне сказать, детка… я же тебе почти как папа, накуплю уйму всяких платьиц…

Я колупнул ногтем черную резинку, там, где провод утыкался в трубку.

— Да, я тут видела такое крутое платьице в «Ти-Джи-Макс», — сообщил я ему.

— Какого цвета, крошка?

Обмотавшись телефонным шнуром, я натянул его — как делала Сара.

— Типа розового, — робко пробормотал я.

— А тру… — закашлялся он, — трусики в тон ты себе присмотрела, крошка? Такие ма-ахонь-кие трусики, — засюсюкал он.

— Нет, — мой ноготь еще сильнее вонзился в резинку, — нет, сэр.

— Тогда я сам подберу их, крошка.

— Ладно… — Носком тапка я подпихнул ком грязи и замазал ею муравьиную щель.

— Передай сестре, что я люблю ее…

— Ладно…

— И тебя, крошка, — Я молча кивнул. — Теперь скажи, что ты любишь папочку.

Муравьи засуетились, выискивая вход в родной дом.

— Скажи папочке, — настаивал он, повысив голос, и судя по звуку, прикрывая трубку ладонью, как при конфиденциальном разговоре.

Нескольким муравьям удалось обнаружить другую лазейку, в пяти дюймах от главного входа.

— Разве ты не любишь папулю? — надрывался он, сопровождая свои просьбы надсадным кашлем.

Я злился на себя, что не догадался законопатить обе дыры.

— Крошка? Ну, крошка же?

Нагнувшись, я прицельно пнул носком в дыру «черного хода».

— Ты меня слышишь?

Ага, вот они и запаниковали. Я довольно улыбнулся.

— Крошка! — взывал он.

— Да, сэр…

— Мне пора… поцелуй за меня сестру.

— Я видела еще клевое желтое платьице, — завел я.

— Все, что захочешь. Люблю тебя, булочка моя марципановая.

Я так же тупо кивнул и запустил ноготь так глубоко, что добрался до проводов.

— Пока… — прокашлял он, — прощайте, мои курочки.

Снова кивнув, я гадал, ударит меня током или нет, если я заберусь поглубже.

— Ты еще там?.. Я вешаю трубочку. Алло? До свидания… бай-бай…

Короткие гудки. Наконец я отважился и вонзил ноготь под электрические провода. Ничего не случилось. Никакого удара, мой палец не ощутил ровным счетом ничего. Я повесил трубку и топнул на муравьев.

Как-то утром я услыхал, как Сара орет по таксофону. «Шнайдеру Грузоперевозки» удалось перехватить ее на обратном пути из клуба.

— Отшейся, мудак! — вопила она. — Нет, не возвращайся, твои сушеные яйца сгодятся только на затычку для ванны.

Я включил сериал про Багса Банни погромче, но все равно из коридора доносились удары трубки, которую она вознамерилась разбить об аппарат.

Да и платьица были так себе…

Я почти не выходил. Только в забегаловку за «чириоуз» и в магазин при гостинице, куда заскакивал раз в два дня покупать нам «Динг-Донги».

Полиция опять положила на меня глаз, поскольку во мне снова возникло зло. Сара сказала, что в стрип-клуб приходил коп и показывал мою фотографию. Сперва я не поверил, но неделю спустя полицейские мигалки и сирены окружили здание клуба.

Я спрятался под кровать. Полиция колотила в двери по всему коридору. Снаружи зазвенели ключами, затем щелкнул замок, и я прижался к вытоптанному пыльному ковру.

— Видишь, амиго, — здесь нет проституток, — твердил кубинец-портье.

Фонарики зашарили по полу. Черные ботинки направились прямо ко мне.

— Нету, нету, — тараторил портье. Но ботинки были уже возле самой кровати, и я затаил дыхание. Они остановились и затем направились в сторону ванной.

— Я же говорил вам — нету!

Три дня Сара не появлялась дома.

— Меня три дня продержали в кутузке! — закричала она, бросая в меня снятыми туфлями. В этот раз я не стал уклоняться и прятаться. — Слава Богу еще, хозяева клуба вытащили нас оттуда… или я бы тебе показала! — Лицо ее приобрело желтоватый оттенок, руки тряслись.

Довольно долго после ухода Сары я оставался под кроватью, выскакивая оттуда, только чтобы забежать в туалет, захватив попутно пригоршню хлопьев «Динг-Донг». Но иногда я предпочитал перетерпеть. Я молил Иисуса исцелить меня от зла, спасти меня, возродить. Я перечитал на память все псалмы, все притчи, главы и стихи, которые знал, сотни раз, пока они не заполнили мои сновидения.

— Прости, прости, — шептал я, обращаясь к Саре. — Я… я пытался отразить Сатану. Я не хотел, чтобы он снова завладел мною.

— Ладно… допустим… но ты должен был лучше постараться! — Она сидела на кровати, обхватив колени, и тряслась от рыданий.

— Я молил Господа, чтобы он вернул тебя. Молил и молил…

— Заткнись, паскудник…

— По… полиция меня не нашла, и ты вернулась — потому что я просил его. Это он привел тебя домой. «В Господе спасение мое и слава моя: камень силы моей».

Она сграбастала с ночного столика тяжелый стакан из мотеля — увесистый, с толстыми стенками. Стакан со стуком ударился мне в ключицу. Я слышал, как в ней что-то хрустнуло.

— Твое счастье. Я целила в твою паскудную наглую рожу!

Боль кромсала меня ледяными ножницами, но я даже не шелохнулся. Только вытер слезы.

— Что уставился на меня, чертов недоделок? Что? Думаешь, ты лучше? Да если б не я, гореть бы тебе в аду! — Она подняла стакан, который, отпрыгнув от меня, подкатился к ее ногам.

— Я… я оч-чень хорошо молился, — заикаясь, выдавил я.

— Я же тебе сказала — заткнуться!

Словно в замедленном кино, я видел, как она размахивается и швыряет в меня тем же стаканом. Глаза мои неотрывно следили, как он приближается к моему лицу. Но удар пришелся в живот. Я согнулся, оттого что мгновенно перехватило дыхание.

— Ты у меня научишься держать язык за зубами.

Распрямляясь, я улыбнулся ей — ведь она не ударила меня по лицу. Даже не целилась — а то бы непременно попала. Я улыбался, схватившись за живот.

— Проваливай к черту, — хрипло взвизгнула она. — Ты, чертово отродье.

Улыбка застыла у меня на лице, я продолжал держаться за живот, не в силах сдвинуться с места, чувствуя, что тут же упаду. Тогда она бросилась на меня, вцепилась в волосы, запрокидывая назад. Я невольно уцепился за ее руку, но тут же резанула боль из-под ключицы.

— Ах ты, выродок.

Я пытался сохранить равновесие, но она тащила меня, спиной вперед, выламывая позвоночник. Комната пошла пятнами, расплываясь, я слышал, как скрипнула дверь в коридор.

— Больше никогда не приду за тобой. — Кожа ее руки была мягкая и гладкая, как на дамской сумочке. — Убирайся прочь, негодник, барахло, чертов урод. — Она встряхнула меня за волосы. Я ощутил пинок в бок, затем другой. — Сгори в аду, прошипела она и вышвырнула меня в коридор. Когда попадешься полиции, они сожгут тебя заживо. Но только сначала хорошенько поджарят на углях. — Она плюнула в меня и попала точно в рот. — А потом тебя допекут… в преисподней! Так что на твоем месте я бы… держалась подальше от копов! — Она тревожно оглядела коридор. — Скажи спасибо, что я их сама не вызвала.