Чарльз Буковски - Возмездие обреченных: без иллюстр.

Нельсон бросил трубку.

— Пизда!

— Что-нибудь случилось, Нельсон?

— Она пытается подыскать мне РАБОТУ! Да это СМЕРТЬ!

— Господи, она что, не понимает тебя?

— Боюсь, что нет, Гарольд.

— Интересно, у Ебловского была мать?

— Ты шутишь? Такое чудовище не могло выйти из чрева женщины.

Нельсон подскочил со своего места и зашагал по комнате. Его голова дергалась сильнее обычного.

— БОЖЕ, КАК Я УСТАЛ ЖДАТЬ! НЕУЖЕЛИ НЕПОНИМАНИЕ — УДЕЛ ГЕНИЕВ?

— Ну, Нельсон, моя мама не понимала меня до конца дней своих. Но вот куда выгодно вложить деньги — у нее ума хватало…

Нельсон сел на кушетку и, обхватив голову руками, запричитал:

— Господи боже мой, черт бы их всех побрал…

Гарольд хитро улыбнулся.

— Ну-ну, зато нас будут помнить через сотни лет после его смерти…

Нельсон оторвал руки от головы и посмотрел на собеседника.

Амплитуда нервного тика побила все рекорды.

— ДА ТЫ ЧТО, НИЧЕГО НЕ ВИДИШЬ? ВСЕ ИЗМЕНИЛОСЬ! МИР ВОТ-ВОТ ВЗОРВЕТСЯ, КАК ЗАМИНИРОВАННАЯ ЖОПА! МЫ НИКОГДА НЕ БУДЕМ ВОСТРЕБОВАНЫ!

— Да, — согласился Гарольд, — наверное, ты прав. Ох, будь они прокляты…

В это время где-то в южной части города за своей печатной машинкой сидел пьяный Ебловски и настукивал рассказ о двух знакомых писателях. История получалась не великая, но она была нужна. Ебловски писал для одного фривольного журнальчика по рассказу в месяц. Они добросовестно печатали все, что выходило из-под его пера, неважно, как плохо это было. Вероятно, из-за его популярности за рубежом.

Ебловски нравилось смотреть, как страницы заполняются текстом, выползая из печатного механизма. Он представлял себе, как девушки — фотомодели — перелистывая журнал своими пальчиками, наткнутся на его рассказ.

«Что за хренотень?» — озадачатся они.

«Девушки, — ответил бы он им на это, если бы мог, — эти строки просты по форме и не перегружены смыслами, диалоги реалистичны. Все так и было задумано. И вы можете только в своих мечтах целовать мое мерзкое с желтыми зубами лицо. Я уже занят».

Ебловски вытащил из машинки последний отпечатанный лист и присовокупил его к остальным. Потом он отыскал конверт. Предстояло выполнить самую тяжелую часть работы в его писательском деле: запечатать рукопись в конверт, написать адрес, наклеить марки и снести на почту.

А пока можно было пропустить пару стаканов вина, чтобы поставить точку под занавес еще одной ночи, проведенной самым прекрасным способом, который только можно вообразить.

И он наполнил первый.

Жан-Поль Сартр(1905–1980), французский писатель, драматург. Родился в Париже в семье морского офицера. В 1929 окончил Высшую нормальную школу и стал работать преподавателем философии в лицеях. В 1938–1939 опубликовал роман «Тошнота» и сборник новелл, принесших ему широкое признание. В 1940 был призван в армию, попал в плен, и в лагере на Рождество поставил свою первую пьесу, название которой история не сохранила. Выйдя из лагеря, Сартр сотрудничал в подпольной антифашистской печати и одновременно занимался легальной литературной деятельностью. После освобождения Франции в 1945 основал собственный журнал «Тан модерн», и, наряду с Камю, выступил в роли «отца-основателя» нового философского течения — экзистенциализма, упрощенная суть которого сводится к тому, что отдельный индивид практически не может влиять на окружающую действительность, однако должен продолжать жить и бороться, чтобы хоть как-то выразить свое «Я» и сохранить самоуважение. Все новые творения Сартра (пьесы «За запертой дверью» — 1944, «Грязные руки» — 1948, «Дьявол и Господь Бог» — 1951, «Альтонские затворники» — 1960, эссе «Бодлер» — 1947, «Святой Жене, комедиант и мученик» — 1951) встречались публикой с неизменным интересом. В 1965 за автобиографическую повесть «Слова» он даже удостоился Нобелевской премии, однако отказался от нее, ссылаясь на то, что другие, более крупные и достойные писатели, так и не получили этой награды.

В 50–60–е Сартр колебался между признанием ценностей «свободного мира» и стремлением к новому «бунту». В конце концов второй путь показался ему предпочтительней, свидетельством чему стала позиция Сартра во время «студенческой революции» 1968, а также его работа «Бунт всегда прав» (1974).

Мартина Глиссона разбудил телефонный звонок. На часах было 11:45. Он нащупал аппарат на полу рядом с кроватью и снял трубку.

— Да…

— Мартин?

— Да…

— Это Грызун.

Редактор нью-йорского журнала «Сексирокс» любил называть себя «Грызун».

— Слушай, Мартин, мы от тебя так ничего и не получили. Крайний срок истекает через шесть дней.

— Окей, Грызун, скоро я подгоню тебе кое-что.

Мартин писал порнографические рассказы для «Сексирокс».

— Как твои дела с женщинами, Мартин?

— Я взял отпуск. Держусь от них подальше.

— Где будешь черпать материал?

— Проблем с материалом нет, главное — что из него выстругать.

— Ты прав. Нам нравятся твои вещи. Ты умеешь стругать, это мы знаем. И все же, осталось шесть дней, а у нас ничего нет.

— Я понял, Грызун. Держись.

— Обещаю, Мартин…

Мартин положил трубку и перевернулся на живот. В лицо бил солнечный свет. Похмелье выходило потом. Мартин написал 27 книг, его произведения были переведены на семь или восемь языков, и у него никогда не было творческого кризиса, но вот сейчас он вошел в этот блядский писательский ступор.

Мартин уставился на солнце. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он избавился от необходимости каждый день ходить на работу и отдавать 8 часов своей жизни. Это продолжалось почти 13 лет. И вот теперь все время принадлежало только ему. Каждая секунда, каждая минута, каждый час, каждый день. Все ночи. Он стал писателем. Писатель. Профессионал. Наверное, миллионов двенадцать в Америке хотели бы стать писателями, но не могли. А вот он стал.

Мартин поднялся с кровати, зашел в душевую, пустил воду в ванну и уселся на толчок. Он знал свою проблему: ему никак не сесть за печатную машинку. Она стояла в маленькой комнате. Все, что от него требовалось, это войти в эту комнату, сесть за стол и положить пальцы на клавиатуру, дальше дело техники. Но он не мог этого исполнить. Он входил в комнату, смотрел на машинку, но вот сесть не мог. И в чем причина, он не знал.

Ну, по крайней мере, испражняться у него еще получалось.

Мартин подтерся, поднялся с толчка, глянул в него, потом спустил воду, подумав, что существует тонкая связь межу писательством и испражнением.

Пощупав воду в ванной, он разбавил ее холодной и погрузился…