Владимир Сорокин - Первый субботник

– Еще бы! – подхватил агроном. – Чтобы так землю любить! Это уметь надо. Земля тоже, как живая. С ней хорошо – и она добром откликнется. А если без любви – ничего не выйдет…

– Да я это знаю, мам, – раздраженно заходил по кухне Витя. – Что ты, за маленького меня считаешь? Мы с ней уже два года любим друг друга. А ты мне прописные истины говоришь.

– Ну, не буду, не буду! – засмеялся Владимир Ильич, отдавая книгу врачу. – В конце концов, здесь вы главнокомандующий.

– Вот именно, – серьезно промолвил Тимошенко и положил лупу на карту. – Так что давайте, товарищи, не будем бросаться напролом. Выигрывают не числом, а умением.

– Конечно, – пробормотал Шульга, всматриваясь в позицию. Он взялся за коня.

Тот испуганно шарахнулся от него, косясь смоляным глазом.

– Балуй, балуй у меня… – процедил Полоз и вдруг резко ударил кнутовищем.

Зина вскинула к лицу руки. Кровь брызнула сквозь пальцы.

– Я повторяй, – склонился над ней офицер. – Ви будет говорить? Будет?

– Конечно буду, – протянула нараспев Василиса и взяла пирожок. – Как же я без твоих пирогов уйду!

– Так и уйдешь, – выпрямился чернобородый. – Как пришла, так и уйдешь. А комиссарам своим передай: батька Бугай на поклон к ним не пойдет. Скорее они к нам приползут, когда хвосты им подпалим.

– Руки коротки, – смело проговорил парень, глядя в упор на пьяных друзей Валентина.

– Ах, ты таак… – протянул тот и быстро сунул мину в ствол миномета.

Раздался грохот и вода с ревом обрушилась в новое русло.

– Ура! – закричали рабочие, швыряя вверх фуражки.

– Ну, вот и дождались! – радостно обнял Сотникова Шестопалов.

– Погодите радоваться… – посеревшими губами пробормотал Николай.

– А что такое? – удивленно посмотрела на него Юля.

– Война… – глухо проговорил Есин и опустил голову.

Несколько минут в комнате царила тишина. Потом Косталевский вздохнул, подошел к Егору и опустил на его плечо свою тяжелую руку:

– Ладно. Не расстраивайся. В жизни еще не то бывает.

– Конечно, – поддержал его Ашот, поправляя очки. – Если из-за каждого пустяка так убиваться, тогда и жить-то не надо.

– Жизнь – штука суровая, – пробормотал в усы дед Викентий. – Ее, сынок, перемочь надо. А не переможешь – так она тебя, как соломинку, переломит. Тот, кто жизнь перемог – в памяти людской увековечился. А такому человеку и море по колено.

– Верно! – выпрямился Котька, и в молодых глазах его заблестели слезы.

Василий улыбнулся в темноте, поправил подушку:

– Нет, Рай. На поклон к Борисенко мы с Коробкиным не пойдем. Я ему не мальчик, чтобы футболить меня.

– Ну, а что ж вы делать будете? – сонно пробормотала Рая.

– В партком пойдем.

– Ну, зачем так сразу. Испортишь только с Борисенко отношения и все…

– Так что ж я ради этих вот хороших отношений брак гнать буду?!

– Да не кипятись ты, Вась, – повернулась к нему Рая. – Вы же толком не знаете, а в бутылку лезете. Может ОТК тут и ни при чем.

Василий засмеялся:

– Привет. Что ж, весь цех портачит?

– Разобраться нужно, а не спешить.

– Мы уже разобрались.

– Что-то не верится…

– Тебе все не верится. Спи лучше, умненькая…

– Что ты рот-то мне затыкаешь? Я что, по-твоему, совсем дура что ли?!

Василий обнял ее:

– Ну, успокойся. Решим мы все это. А в партком идти все равно придется.

Рая вздохнула, прижимаясь щекой к мужу:

– Смотри. Тебе там инженером работать.

– Таких, как наш Борисенко, надо давно б списать на свалку.

– Как бы он тебя не списал.

– Не спишет. За правду еще никого не списывали. Вот за брак его спишут, Не сегодня, так завтра…

В дверь позвонили.

– Привет родителям! – засмеялся Василий, отбрасывая одеяло.

– Кого это так поздно принесло, – зевнула, садясь на кровать Рая.

Быстро натянув тренировочные брюки, Василий прошел в коридор, зажег свет и отпер дверь.

На пороге стояли двое в демисезонных пальто и с большими плоскими кепками на головах. Тот, что повыше, держал в руке небольшой чемоданчик. Они сдержанно улыбались.

Щурясь от яркого света в коридоре, Василий несколько секунд смотрел на них, потом развел руками, засмеялся:

– Мать честная… Георгий!

Гости заулыбались сильнее, высокий шагнул к Василию, проговорил с сильным акцентом:

– Здравствуй, Васылий, здравствуй, дарагой!

– Господи, Георгий!

Они обнялись, смеясь и тиская друг друга.

– Да проходите же вы! – смеялся Василий. – Рая! Иди скорей! Гога приехал!

За руки он втащил гостей в коридор:

– Откуда? Неужели из Ровно?

– Из Питера, Васылий. Мы праездом. Завтра поезд в дэвять вэчера. Ты извини, дарагой, что так поздно…

– Да что ты, что ты! – замахал руками Василий.

– Пазнакомся, это Шота, – представил высокий своего спутника, аккуратно снимая кепку.

– Очень приятно! Раздевайтесь, будьте как дома! Рая, да где же ты?!

Появилась Рая в красивом новом халате:

– Георгий! Ну ты даешь! Чего ж ты не предупредил, мы бы встретили!

Вместе с Василием они выдвинули письменный стол на середину комнаты.

– Паркет нэ поцарапали? – наклонился Георгий, засучивая рукава.

– Да нет, ничего, – успокаивающе махнул рукой Василий.

Рая постелила на стол клеенку, потом положила чистое полотенце. Георгий разместил на полотенце принесенный из кухни кружок и аккуратно накрыл его вафельным полотенцем. Из кухни вышел Шота. Рукава его белой рубашки были также засучены, в руке он держал маленький шприц:

– Все гатово.

Рая качнула головой:

– Ой, боюсь я, ребята…

Василий обнял ее за плечи:

– Ну, успокойся, сколько можно.

Шота прижал свободную руку к груди:

– Раечка, я вам клянусь, вы дажэ глазом нэ маргнете. Садытесь, все будет харашо.

– Садысь, Рая, садысь, нэ бойся.

Василий тем временем задернул зеленоватые шторы.

Рая села за стол, положила левую руку на полотенце.

Георгий засучил рукав ее халата до самого плеча.

Шота откупорил пузырек со спиртом, ловко пропитал ватку, тщательно потер руку чуть ниже локтевого сгиба и сделал три быстрых укола.

– Вот и все… А теперь в вэну, дарагая…

Он потер ампулу пилочкой, разломил, набрал шприцем:

– Тааак.

Георгий перетянул раину руку у предплечья резиновым жгутом.

Шота легко всадил иглу в проступившую вену, медленно выжал поршень.

– Ой, – улыбнувшись, Рая качнула головой, зажмурилась. – Ой, лечу… Вась, держи…

Василий обнял ее за плечи.

Шота положил пустой шприц на краешек стола, нагнулся, открыл чемоданчик.

Внутри он был бархатный, черный, с двумя округлыми полостями. Верхняя была пуста, в нижней лежал упакованный в целлофан топор.

Шота распечатал пакет, освободил топор:

– Вот, он стэрильный, савершенно…